-Джульета, твой Ромео не воспитан. Ты на балконе, он линяет прочь. Прожорливый бездушный проходимец. А бедный паж, им съеден будет, факт. Стаканом молока запьют бедняжку. Я о себе, конечно, о себе.
-?
-Мой белый стих тебе не угодил? Джульета, ты ужасна. Хочешь рифму? Какая пошлость.
-?
Маша поморщилась. Достойно ответить наглецу каким-нибудь гекзаметром, с ходу, без подготовки? Разве она поэт? Тут нужен Царевич, как минимум. Пропащая душа не появлялся в школе уже давно. Где ты, Иванушка? Улетел? Не улетел? По каким болотам бродишь в поисках своей стрелы? Какое земноводное держит ее в лапах? Ох.
Некстати припомнился стишок.
-Филин ухает в лесу.
Я тихонечко гуляю.
Мухоморы собираю.
Или ежиков пасу.
* * *
Лучшая подруга утонула в чувстве. Извлечь ее наружу из любовной пучины никто не мог. Даже Маша, с которой просидели вместе не один год. И съели не один пуд сахара в печеньях, вареньях, конфетах. Светке весь мир заслонила страсть к физруку. После уроков она оставалась на баскетбол. Стучала мячиками о пол, кидала их в корзины. Хотя официально секция проводилась три раза в неделю, спятившая Светка тренировалась каждый день. А по субботам даже дважды. До и после уроков. Таковое рвение физрука приятно удивляло. Класс, затаив дыхание, ждал развития событий. Светке сочувствовали даже пацаны. Ибо новый препод был похож на человека. Не орал, как припадочный, не обзывался, придумывал игры. И выглядел точно Джеймс Бонд.
К разболевшейся Валюхе Ковалевой (сломавшей конечность на ровном месте) первые дни таскались чуть не всем классом. Потом надоело. И вторую, плюс третью часть срока Маша навещала Бриллиантовую Ногу одна. Выздоровление затянулось. Валюха не унывала. Листала учебники, зачитывалась книжками-журналами. Передавала одноклассникам приветы. Обещала вскоре вернуться. Двадцать восьмого февраля ее перевели в онкологический диспансер. Якобы на обследование. Но Маша видела, какими взглядами девочку провожали медсестры. Палатный врач-травматолог сделал непроницаемую кирпичную морду. Специалист. Встретился глазами с Машей - отвернулся, заторопился по делам. Полежаева было вышла следом, расспросить поподробнее - что и как. Натолкнулась на Валюхину мать, была поймана за шиворот.
-Ты поняла. Я вижу. Ты поняла. Не говори ей! Не говори ей! Не говори!
Она больно трясла дочкину подружку и не могла остановиться, расцепить побелевшие пальцы. Маша тоже не вырывалась. Голова моталась, как у китайского болванчика. Из палаты долетел веселый голос.
