Социальная стабильность поддерживалась и корпоративной социально–психологической традицией, доставшейся российской индустриальной цивилизации в наследство от общинной культуры России и коллективистской коммунистической идеологии.
Голос трудовых коллективов звучал и при обсуждении проекта Конституции.
Поступали предложения о гарантированном уровне цен, об увеличении отпуска рабочих с 15 до 24 дней, о предоставлении отпуска за дополнительную работу, о дополнительном вознаграждении за стаж, о запрещении труда женщин на тяжелых работах, предоставление пенсий многодетным домохозяйкам, вытеснение ручного труда, в первую очередь — женского и др.[269] Инженер И. Кукушкина предлагала внести норму об отпуске по воспитанию детей в три года[270]. В Конституцию эта норма попасть, конечно, не могла, но со временем она попала в закон. Советское «социальное государство» было заинтересовано в стимулировании рождаемости — роста будущей рабочей силы. Активность «женского лобби» вообще была высока всего только за декаду было предложено 345 конкретных предложений по социальным льготам для женщин[271].
Токарь И. Вислоушкин предложил конституционно закрепить персональную ответственность первых руководителей предприятий «за создание в коллективах надлежащих производственных и культурно–бытовых условий»[272] (118 аналогичных предложений за декаду)[273]. Некоторые менеджеры, в свою очередь, требовали ввести статью «об ответственности работников за выпуск некачественной продукции»[274]. Директор Минишев, поддержанный за 10 дней еще 25 коммунистами, предлагал такую норму: «коллектив отвечает за каждого своего члена, а каждый член коллектива несет моральную ответственность за общее положение дел в коллективе»[275]. Это директорское требование круговой поруки не попало в Конституцию, но зато стало реализовываться (и не только морально, но и материально) руководителем Свердловской области Б. Ельциным (см. Главу III). Социальные противоречия на производстве живо проявлялись на конституционных партсобраниях. Проявило себя и профсоюзное лобби, требовавшее признания профсоюзной собственности самостоятельной формой общественной собственности наряду с государственной и колхозно–кооперативной — 64 предложения за декаду[276].
В стране продолжали сохраняться серьезные территориальные различия, пронизывавшие не только элиту, но и массу рабочего класса, составлявшего 61% населения>134. В выигрышном положении оказывались рабочие Москвы, Ленинграда, некоторых столиц «союзных республик». Здесь существовали преимущественные условия снабжения, доступа к культурной инфраструктуре. Усвоив уроки революции, власти внимательно следили за снабжением этих городов. Остальная масса пролетариата была скучена в индустриальных центрах, где условия жизни были гораздо хуже. Географическое разделение населения обеспечивалось системой прописки — ограничения права изменения места жительства. Прописка обосновывалась экономически — для получения дешевого жилья необходимо было принадлежать к числу жителей данной местности, а войти в число этих жителей можно было только имея постоянное жилье. Так дешевизна социальных услуг влекла за собой прикрепление населения к местности. Впрочем, с 60–х гг. это не было уже «крепостное право». Договорившись о новом месте работы, человек часто получал и ведомственное жилье, а затем улучшал жилищные условия на новом месте.
