В 1953 г. Андропов возглавил 4–й европейский отдел МИД (курировал политику в отношении Польши и Чехословакии). В 1954–1956 гг. — посол СССР в Венгрии. Таким образом Андропову пришлось в непосредственной близости наблюдать развитие Венгерской революции 1956 г. и участвовать в ее подавлении. Этот опыт произвел на него сильное впечатление, породив страх перед реформами. Одно неосторожное движение – и они могут сорваться в «контрреволюцию».
В 1957–1967 гг. Андропов был завотделом ЦК КПСС по связям с социалистическим странами и их компартиями. В отделе Андропов собрал группу консультантов, среди которых были многие интеллектуалы, формировавшие стратегию Перестройки: Ф. Бурлацкий, А. Арбатов, Г. Шахназаров, А. Бовин, О. Богомолов, Г. Герасимов, Н. Шишлин и др. С 1961 г. Андропов – член ЦК КПСС. В 1962–1967 гг. он был также секретарем ЦК КПСС. В 1967 г. Андропов возглавил КГБ и стал кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. В 1973 г. Брежнев ввел Андропова в Политбюро вместе с Громыко и министром обороны Гречко.
Важная сторона андроповского образа – три магические буквы – КГБ. Они вселяют страх перед репрессиями, загадочность советской бондианы, уверенность в том, что «компетентные органы» были на деле самыми компетентными, все про всех знали и потому могли поправить сложившуюся ситуацию, основываясь на объективном, чуть ли не научном анализе. Имидж КГБ как «мозга партии» переносится и на самого Андропова, который как раз и был организатором пиар–кампании КГБ 70–х гг., призванной создать образ чекиста–интеллектуала. А пиар для того и нужен, чтобы прикрыть красивой формой недостатки содержания.
Андропов был интеллектуалом в той степени, в которой высокопоставленный чиновник вообще может им быть, так сказать, в свободное от текучки время. Ему было приятно обсуждать гуманитарные и социальные вопросы с высокопоставленными представителями интеллигенции – тоже, впрочем, зашоренными, живущими в рамках шестидесятнических или великодержавных мифов. Результативность этих бесед была не велика. Придя к власти, Андропов вынужден был публично признать, что «мы» все еще не изучили того общества, в котором живем, и потому перспективы движения вперед туманны.
Это признание вызвало прилив энтузиазма у авторов многочисленных марксистско–ленинских схем общественного развития. Однако эти схемы не вдохновляли Андропова. Его признание было призывом к прагматизму, по сути – утверждением безыдейности, свидетельством отсутствия стратегии развития страны в будущее.
