Когда он только что переехал из Эдинбурга в Лондон, почти сразу после окончания университета, его ошеломили размеры столицы, ее разобщенность и бешеный темп жизни. Он вспомнил, как поспорил однажды в пабе с каким-то развеселым лондонцем, тот старался убедить его, что Лондон — всего лишь несколько мирных, дружественных деревень, объединенных вместе. Прожив в Эдинбурге всю жизнь, Тарталья не увидел ничего деревенского ни в Хендонском центре подготовки полиции, ни на Оксфорд-стрит и ее окрестностях, которые он исхаживал в свои первые патрульные обходы. Лондон предстал перед ним серой, грязной, недружелюбной, расползшейся в разные стороны громадиной, и Тарталья не раз задумывался, а не совершил ли он ошибки, уехав из дома. Постепенно, когда стал узнавать город получше, он увидел, что большинству районов присущ свой особый, характерный облик, как и жителям их, и жизнь стала для него терпимее. И нигде это не проявлялось так наглядно, как в Барнсе, красивом глянцево-открыточной красотой и до того провинциальном, что казалось, тут — деревня, хотя находился район всего в нескольких милях от центра Лондона.
Миновав деревенскую лужайку с прудом, едва различимым в тумане, Тарталья отправился дальше на узкую, ярко освещенную Мэйн-стрит. Громадных универсальных магазинов здесь, к счастью, не настроили; улица сохранила свою старомодность, на ней царило экзотическое разнообразие мелких магазинчиков, дорогих бутиков и ресторанов, а также во множестве пестрели вывески риелторских агентств, свидетельствуя о том, что район этот, пусть и дорогой, очень популярен. Отрезанный от Центрального Лондона Темзой, Барнс словно бы обитал в своем собственном, обособленном мирке. Если здешним насельникам, среди которых числилось немало знаменитостей из театральной сферы и телевидения, требовалось что-то практичное, вроде носков или нижнего белья, им приходилось совершать поездку через Хаммерсмитский мост, в обыденность.
Ближе к реке туман сгустился, и Тарталья теперь видел не более чем на два шага вперед. Окутанный белой завесой паб «Бычья голова» располагался в конце Мэйн-стрит фасадом к набережной. Когда-то рядом с ним находился полицейский участок Барнса, но теперь старое здание переоборудовали под дорогие квартиры.
На входе в просторный общий зал паба Тарталью, как обычно, встретила громкая музыка. Паб славился ежедневными выступлениями живого джаза, порой хвастая музыкантами, про которых слышал даже равнодушный к джазу Тарталья, к примеру, Хамфри Литтелтоном или Джорджем Мелли. Зачастую музыка тут гремела так оглушительно, что невозможно было даже разговаривать. Но сегодня звуки, плывущие навстречу, были ничего, вполне приемлемы: блюзовые аккорды гитары и голос точь-в-точь как у Джона Ли Хукера. Ладно, для выпивки водились места и похуже, и уж, разумеется, этот бар был куда пригляднее, чем забегаловки рядом с Хендоном.
