Джордж сделал над собой усилие, выпрямился и пошел наверх. Опустился на колени подле Кэрол.
— Он мертвый. Я убил нашего сына. Простишь ли ты меня когда-нибудь?
Они сидели и плакали, и ждали, покуда полицейская сирена не взорвала зимнюю тишину Лонгфелло-авеню.
