«Чепуха какая-то», – пробормотала Юлька. Она видела такие глаза. Раньше – чаще, последние годы – реже, но видела и знала.
«Мне пора развеяться», – говорила бабушка и удалялась в свою комнату. Выплывала оттуда, пахнущая духами, в немыслимом, пестром, как стая тропических птиц, платье, с блестящей яркой помадой на пухлых губах – и с разными глазами. Один синий, другой – зеленый. Такими же, как сейчас у Юльки…
– Бабушка у нас немножечко влюбилась, – говорила мама, сердясь и смеясь одновременно.
– В кого? – удивлялась Юлька.
– А это она сейчас пойдет и выберет…
Бабушка возвращалась под утро, а то и через сутки, с темным румянцем на шоколадных щеках, вся какая-то особенно плавная и сильная, прямо-таки дышащая бурной энергией. Юлька почти видела, как от седых бабушкиных волос летят искры.
– Это смахивает на банальный вампиризм, – говорила мама.
– В любви нет ничего банального, Кати, – гудела бабушка, – ты позже поймешь.
Мама качала головой и закатывала глаза, а бабушка удалялась к себе. Выходила, одетая в привычные шерстяные брюки и вязаную кофту. И глаза у нее снова были темно-карие…
– У нас это что, семейное, по наследству? – спросила Юлька, возвращаясь в комнату. – Я теперь должна пойти развлечься? Но я не хочу.
Бабушка покачала головой. В глазах у нее была тревога, почти страх, и Юльке стало не по себе.
– Или это потому что я влюбилась? – вымученно улыбнулась она. – Так это ничего. Это ведь хорошо даже! Бабушка? Ну что случилось?
– Принеси шкатулку, – сказала Мария.
– Не понимаю только, откуда у тебя на это силы берутся, – сказала Юлька, вертя в руках обезьянку. – Это ж отшивать замучаешься!
– Да, да, – покивала бабушка. – А уж обидно иногда было! Вот бельгийский инженер… Красавец… – ее взгляд затуманился. – Проходу мне не давал. Пытался Андрея бить, хоть и аристократ… Добрый был. Все переживал, что жизнь такая несправедливая, жалел нас, детей подкармливал… – Мария помолчала, глядя в пространство. – Съели его.
Юлька закашлялась. Еще в детстве она как-то догадалась, что о жизни в Африке бабушку лучше не спрашивать.
– Так ты все-таки любила деда? Или это из-за того, что он советский был?
Мария недоуменно взглянула на внучку.
– Ну, коммунизм… Ты же с ними была не просто так? Верила?
– Поначалу верила, – вздохнула Мари. – Коммунизм я возненавидела вместе с твоим дедушкой. Такая же иллюзия, морок, как его чувства и наше будущее. Дело не в этом. Я жить хотела! Долго. Сильно! Я думала – почему эти белые женщины остаются красивыми и сильными, а я в тридцать пять буду дряхлой старухой со слоновыми ногами? Если еще раньше не умру от малярии или сонной болезни… Если не убьют бандиты из соседнего племени… Я думала – наверное, холода сохраняют их, как кусок мяса на леднике. А Андрей рассказывал, что в России очень холодно. Рассказывал совершенно невероятные вещи – про снег, про замерзшую воду, узоры на стекле… Я хотела законсервироваться. – Мария задумалась, а потом усмехнулась: – И знаешь, Жюли, это сработало.
