Тем не менее, к моему стыду, я был узнан двумя или тремя женщинами, которые, сообразив, что в их руках есть номера журналов, где напечатаны и мои рассказы, ринулись ко мне за автографами. Образовалась очередь, небольшая, но оживленная. Не подчиняться ей было нельзя, хотя все это выглядело в высшей степени двусмысленно. Некоторые под шумок подсовывали мне журналы и газеты, где я сроду не печатался Я подписывал и их, спорить было неловко.
Заметив очередь и, видимо, решив, что я, какой ни есть, последний сторонник мирового коммунизма, подошла ко мне и мулатка и сунула мне свой красноперый журнал, где я, конечно, никогда не печатался и печататься не мог.
"Пламенной Айседоре" - написал я, стыдясь своих слов, и, одновременно стыдясь своего стыда, очень отчетливо подписался.
- Теперь, когда совесть партии в гробу, здесь все возможно, - сказала она, тряхнув своей мелкокучерявой головой.
- Но не на Кубе, - резко добавил ее оливковый муж. Она почти вырвала у меня журнал, брезгливо-болезненным выражением лица как бы давая знать, кому именно надлежало бы лежать в гробу, а кому жить и жить.
- Это правда, что он всю жизнь покровительствовал вам? - спросила одна из женщин.
- Да, - согласился я, и она горько зарыдала. Господи, прости наши грехи!
