Паллум вскинул котомку на плечо.
— Думаю, это значит — солнце должно светить нам в спину, а мы должны идти за своей тенью. Ладно, пошли. А ну-ка…— Он взглянул на солнце и прикинул его путь по небу. — Значит, идем вон туда, прямо в чащу.
Грумм с неохотой поднял котомку:
— А где ж, это самое… Полликин?
Роза показала на росший вокруг густой кустарник:
— Где-нибудь спряталась потихоньку и дуется на нас, да и неудивительно. Мне и самой невесело отсюда уходить, но нам нужно идти. Спою-ка я ей на прощание. Не сомневаюсь, она меня услышит.
И друзья двинулись в путь. Мартин смотрел на дорогу перед собой, вслушиваясь в прекрасный голос Розы:
Теперь прощай, до скорого свиданья.
Я ухожу, ведомая судьбой.
Не надо слез, до скорого свиданья -
Еще, быть может, встретимся с тобой,
Ибо знать нам не дано,
Что нам в жизни суждено, -
Каждый следует назначенным путем.
Мы тебя благодарим -
И спасибо говорим:
Добротой твоей ведомые пойдем.
Путники уже углубились в зеленую чащу, когда Грумм всхлипнул и утер катившиеся из глаз слезы:
— Ох, просто, это самое… сердце разрывается. Как думаешь, Паллум, услышала она эту песенку?
Мартин указал лапой на заросли папоротника. Между листьями мелькнул, исчезая, фартук в цветочек.
— Не гадай, Грумм. Она услышала песню Розы. Смотри!
На колючей ветке боярышника, нагнувшейся поперек тропинки, висели покачиваясь, как диковинные плоды, четыре куска торта.
