— Учебный городок создадим немедленно, — проговорил полковник Шалин.
— Если не возражаете, я займусь этим, — предложил Сорокин и, получив разрешение командарма, направился к выходу.
— Как дела у Чернышева, Михаил Алексеевич?
— Сто пятьдесят вторая дерется на рубеже Каспля, Буда, у станции Катынь. Фронт дивизии сильно растянут.
Через несколько дней Михаил Федорович приехал в учебный городок. Его встретил бригадный комиссар Сорокин. Осмотрев полигон, Лукин поинтересовался:
— Уже были занятия по обкатке танками?
— Пока нет. Но бойцы условия выполнения упражнения знают.
— Что ж, пусть построят людей.
Бойцы построились вблизи окопов.
— Кто смелый? — обратился к ним Лукин.
Молчание. Наконец раздался нерешительный голос:
— Приказывайте, товарищ командующий, кому первому…
— Нет, — возразил Лукин, — приказывать сейчас я не намерен. Наблюдайте за мной!
Командарм спрыгнул в окоп. Руководитель занятия подал сигнал командиру танка, стоявшего метрах в пятидесяти от окопа.
Танк устремился вперед. Лукин лег на дно окопа. И едва машина перемахнула его, генерал тут же поднялся и швырнул в корму танка бутылку. Ударившись о броню, она разлетелась вдребезги.
Отъехав от окопа, танк остановился, из башенного люка высунулся танкист.
Лукин вылез из окопа, отряхнулся и подошел к строю красноармейцев:
— Видали, куда попала бутылка? В моторную часть. Туда и надо бить. И нечего бояться фашистских танков. Ведь фашист когда силен? Когда в танке сидит. А ты выкури его оттуда и бей! Но, конечно, окоп должен быть надежным. Ну, орлы, кто следующий?
— Разрешите мне? — выступил вперед политрук Машункин из 13-го отдельного противотанкового дивизиона.
— Правильно, комиссар, вперед!
Раздались громкие команды. Занятие началось.
Командарм с Сорокиным отошли в сторону. Прозоровский расстелил на траве плащ-палатку, достал из машины термос с горячим чаем, бутерброды.
Солнце поднялось еще не очень высоко над горизонтом. Но лучи его уже начинали припекать, обещая жаркий день. В небе медленно водили хоровод редкие облака, осторожно обходя солнце, словно боясь опалить свои нежные бока. Природа вопреки всем законам сурового лихолетья войны награждала людей теплом, светом. В близкой кленовой роще неумолчно пели птицы. От луга веяло ароматом скошенного сена. Рожь, что по обе стороны дороги разлилась широким морем, уже наливала колос и начинала покрываться позолотой.
— Скоро надо жать хлеб, — проговорил Сорокин.
— Да, скоро… — задумчиво ответил Лукин и сам с горечью подумал: «Придется ли жать этот хлеб? Не спалит ли огонь эту рожь на корню, не истопчут ли ее кованые каблуки фашистских сапог, не искромсают ли гусеницы танков?.. Надо написать домой, рассказать о встрече с Иваном. Пусть порадуются его близкие».
