«Дорогая мама! — читал командарм неровные буквы, написанные химическим карандашом. — Родина переживает дни грозных испытаний. Людоед Гитлер посадил свою банду на танки и самолеты. Он хочет огнем и мечом стереть с лица земли наш великий народ, покорить и обесчестить нашу землю. Не бывать этому! Нас не согнешь, не испугаешь танками и самолетами.
Мама! Я горжусь тем, что попал на Западный фронт. Мне выпала честь вместе со всеми воинами грудью прикрыть дорогу на Москву. И я уверен, что дикие орды Гитлера здесь будут разбиты и так же похоронены, как полчища Наполеона в 1812 году. Мама! Пять дней тому назад я связкой гранат подорвал немецкий танк. Это только начало моего боевого счета. Сегодня я подал заявление с просьбой принять меня в ряды ВКП(б). За партию, за Родину мы идем в бой и обязательно победим! С врагом я буду драться так храбро и отважно, как это делают мои товарищи по оружию — коммунисты. Если же мне придется умереть, то не страшно, мама. Родина выше всего!»
Лукин долго молчал, слишком медленно складывал треугольник и, возвращая Лобачеву письмо, спросил:
— Сколько же лет было бойцу?
— Шел девятнадцатый год.
Части 16-й армии произвели перегруппировку и снова начали наступление, стремясь к исходу 26 июля овладеть южной частью Смоленска.
Гитлеровское командование в ночь на 26 июля бросило к городу из района Красное 137-ю пехотную дивизию. Она прорвалась по северному берегу Днепра и готовилась нанести удар в тыл нашей 152-й дивизии.
Утром в штаб армии авиаразведка донесла, что по старой дороге из Орши на Смоленск движется большая колонна мотопехоты противника. Командарм приказал полковнику Чернышеву ударить по колонне во фланг.
Вскоре войсковые разведчики доложили, что большие колонны пехоты, орудий и машин противника сосредоточиваются невдалеке от переднего края 646-го стрелкового полка в редком лесу, что западнее Смоленска. Командиру дивизии с его командного пункта все это отчетливо было видно. Горячие головы советовали немедленно нанести удар. Но Чернышев был командиром осмотрительным и осторожным. Он запретил без команды открывать даже ружейный огонь. Артиллеристы запрашивали разрешения, нервничали стоящие рядом командиры. А Чернышев ждал, спокойный, хладнокровный. Он дал возможность скопиться большому числу машин и только тогда дал сигнал.
Артиллеристы открыли огонь по скоплениям врага. Гитлеровцы были ошеломлены внезапным ударом и заметались в поисках укрытий, но тщетно. Находившийся на КП рядом с Чернышевым начальник артиллерии дивизии полковник Пылин мастерски руководил огнем.
