Но эти государственные преобразования, за которые человечество славило Антиоха, были в его собственных глазах лишь мелочью. Свое истинное величие и свое великое историческое дело он усматривал в совсем иной идее.
Она родилась у него в связи с умственной и религиозной эволюцией эпохи. Уже задолго до Антиоха эта эволюция характеризовалась падением как материализма, так и всех положительных религий. От христианства отшатнулись огромные массы. Против него были направлены вековые усилия франкмасонства, на него уже сыпались главные удары всех антирелигиозных направлений — материализма, рационализма, позитивизма, всех отрицателей мистического элемента. Но если христианство, да и другие религии, потерпели страшный подрыв, то и антимистические направления, совершив эту свою историческую миссию, стали быстро хиреть. Само развитие науки наносило удары материализму, который постепенно сделался достоянием лишь совсем малоразвитых людей. Мистицизм энергически воскресал, но уже на основах древнеязыческих, гностических и каббалистических, хранителем которых было само франкмасонство. К этому присоединились и влияния индуизма и буддизма. В возрожденном мистицизме все сильнее проявлялся и сатанизм Средних веков. Как передовой человек, стоявший на всей высоте науки, Антиох был вполне проникнут этим антихристианским мистицизмом, который он переработал в особую систему. У него создалась религия человекобожия, в которой он сам занимал центральное место, а врагами, подлежащими низложению, являлись Христос и Бог христианский, понимаемые как реальные личности.
Внутренний упадок христианских церквей еще до Антиоха тянулся очень долго и замечался даже тогда, когда они, по старой памяти, еще сохраняли авторитет в народных массах, а правительства считали нужным с ними считаться, то покупая милостями, то пуская в ход строгости. В общем духе своем церкви разных исповеданий мало разнились, так что христиане, начавшие углубляться в пророчества Апокалипсиса, одинаково во всех исповеданиях усматривали признаки церквей «Сардийской», «Филадельфийской» и «Лаодикийской». Христиане мало-помалу стали сближаться и разделяться между собой не столько на основании обряда и формул догмата, как по своим духовно религиозным настроениям. Захирение христианского мира особенно отмечено рационалистическими веяниями Сардийской эпохи, о которой в Апокалипсисе сказано: «Ты носишь имя, будто живо, но уж мертво». Богословная наука развивалась, давая наружный вид религиозного процветания, но самая сущность веры — жизнь со Христом — забрасывалась. Сам Христос начал представляться не как Бог, живущий в людях и ведущий их в Царство Небесное, а как мудрый учитель добрых условий земной жизни. Мистическое побледнело, таинство превратилось в обряд, вера в философию. Но люди более горячие религиозно стали сближаться между собой на почве духовной жизни, и возникло то, что по апокалиптическому термину назвали — «Филадельфийской церковью». Духовенство и народ этого направления, не отделяясь от своих церквей, жили своей особой жизнью, и высшие иерархи казались какими-то сектантами. Однако на некоторое время Филадельфийская церковь сделалась официально господствующей, потому что во главе ее встали православные патриархи и папа Римский. Это был недолгий момент процветания христианства, и «филадельфийцы» скоро опять перешли в прежнее положение. Власти церковные относились к ним, как к живому укору себе. Власти гражданские не любили их за то, что они не хотели давать Кесарю того, что принадлежало Богу. Эволюция же Сардийской церкви вела к дальнейшему падению, закончившемуся эпохой «Лаодикийской», в которую явилось полное религиозное безразличие, и помышления пастырей сосредоточились на обладании земными благами.
