В ноябре 1941 г. ротные тылы располагались возле Бахчисарая в какой-то деревне на главной дороге, ведущей на Симферополь. Она состояла из мощенной настоящим булыжником улицы, по которой грохотали колонны с грузами, катившие на Севастопольский фронт. До деревни простиралась открытая местность, по которой мототранспорт шел только на полной скорости, грохотали подводы, запряженные мулами, которые мчались галопом.
Фраза «на виду у вражеских сил» была известна каждому водителю, и они полностью сознавали опасность, которую таил этот отрезок дороги, даже без знаков, предупреждающих личный состав об опасности. Можно было с уверенностью ожидать, что проходящие машины привлекут внимание вражеской артиллерии, стрелявшей с большого расстояния из северного сектора крепости Севастополь. Тяжелые 305-миллиметровые снаряды, посылавшиеся из бронированных башен форта, именуемого «Максим Горький I», оставляли на дороге внушительные воронки. Большинство из моих земляков впервые слышали имя великого русского поэта[8], когда интересовались источником этих визжащих, завывающих снарядов, которые регулярно сотрясали участок земли перед нашей позицией. Я так и не знал, то ли Советы сами назвали эти огромные орудия в честь поэта, то ли это просто было одно из боевых прозвищ, быстро распространившихся среди солдат, чьи жизни становились жалкими в его присутствии.
Бахчисарай лежал к востоку от этой дороги, искусно разместившись в живописной долине. Это была старая столица крымских татар, и здесь находился ханский дворец со стройными минаретами и деревянными арками, украшенными богатой резьбой. Бахчисарай знаменит 127 своими фонтанами, которые, хотя и полуразрушенные, не утратили восточного досоветского великолепия. На городском базаре нам встречались торговцы, обменивавшие и продававшие товары, которые у нас считаются отбросами.
Когда до нас дошла весть, что скоро нас снимут с передовой, мы быстро отправили своих водителей на поиски подходящего жилья в районе отдыха. Они подыскали небольшой татарский дом с маленькой верандой, со вкусом украшенной резьбой по дереву. В доме было две жилые комнаты, скудно обставленные мебелью. Вдоль стен стояли низкие скамьи, на которых можно было и сидеть, и спать. Нам дали большой медный чан для купания – давно забытой нами роскоши.
Две согбенные морщинистые татарки принялись хлопотать, готовя для нас горячую воду. Несмотря на наши протесты, они настояли на том, чтобы мы сбросили со своих худых тел покрывшуюся коркой грязи потертую униформу, а затем стали старательно соскребать с наших тел слои грязи. В конце концов мы с расслабленными улыбками покорились этому очищению, после чего сбрили щетину с подбородков.
