«Однажды маленький арап, сопровождавший Петра в его прогулке, остановился за некоторой нуждой и вдруг закричал в испуге: "Государь! Государь! Из меня кишка лезет". Петр подошел к нему и, увидя, в чем дело, сказал: "Врешь, это не кишка, а глиста!" — и выдернул глисту своими пальцами. Анекдот довольно не чист, но рисует обычаи Петра».
Понятие «стыд» на Руси долго было атрибутом религиозного обихода. В 1740 году в Тайную канцелярию поступил донос на крестьянина Григория Карпова, который, видите ли, «избранил непристойные слова» в адрес императрицы Анны Иоанновны. Вот что заявил этот смельчак:
«Какая она земной Бог, — баба, такой же человек, что и мы: ест хлеб и испражняетца и мочитца».
Наверняка несчастному крестьянину досталось по первое число — но не за бесстыдство, как можно было бы подумать, а за то, что нарушил непреложную истину: царица — наместник Бога на земле, и «мочитца» ей не пристало (но если она это и делает, добавлю от себя, то крестьянин не должен этого знать).
Христианская религия — и православная церковь — не допускали антропоморфизма[1] по отношению к святым, к властителям, к высшему церковному клиру.
«Бытовые» понятия стыда и чести на Руси были узаконены в «Домострое», своде жизненных правил для христианина, только в XVII веке. Между тем об отправлении естественных надобностей, о поведенческих нормах в этих обстоятельствах там ничего не сказано. Надо полагать, общество тогда еще не озаботилось тем, чтобы обозначить эти нормы и упорядочить их. Впрочем, во все времена находились люди, которым дозволено было нарушать общепринятые правила. В числе таковых оказался поэт Г. Р. Державин, но про него надо сказать, что он был воспитан на канонах и нравственных постулатах XVIII века. Гаврила Романович, как и упомянутый Григорий Карпов, позволил себе — притом безнаказанно — пройтись по поводу коронованной особы, высказавшись по случаю смерти Екатерины II следующим образом:
«Она, по обыкновению, встала поутру в 7-м часу здорова, занималась писанием продолжения Записок касательно Российской Истории, напилась кофею, обмакнула перо в чернильницу и, не дописав начатого решения, встала, пошла по позыву естественной нужды в отделенную камеру и там от удара скончалась».
То, что сошло с рук Державину, для большинства простых смертных, принадлежавших к последующим эпохам, заканчивалось обыкновенно осуждающим или презрительным взглядом, а то и отлучением от дальнейшего общения. (Тайная канцелярия, кажется, стала достоянием прошлого, хотя скорее всего лишь сменила вывеску.) Но всегда была, есть и будет особая категория граждан, которым если не дозволено, то простительно говорить на тему, ставшую основным содержанием этой книги. Эта категория — дети. Вот показательный пример из воспоминаний князя Ф. Ф. Юсупова:
