Неизвестно даже, создал ли Гомер пре-Илиаду и пре-Одиссею, как «начальные зерна», вокруг которых певцы-рапсоды на панафинейских празднествах дополнили и связали отдельные главы. Вернее, Гомер был единым творцом обеих поэм, но им были собраны и широко использованы все материалы, которые в то время имелись. Окончательный текст есть творение единоличное, и Гомер был «последним», а не «первым» из творцов гениальных греческих эпопей.
«Рвите Гомеров венок и считайте отцов совершенной, вечной поэмы его!
Матерь одна у нее: ясно и стройно на ней родные черты отразились —
Вечной природы черты в их неизменной красе»
Шиллер
Белинский, который превозносил поэмы Гомера как подлинник, решительно отрицает «Энеиду» Вергилия как подражание, почти подделку. Замечу лишь, что как раз французы, с мнением которых Белинский считался гораздо больше, чем со вкусом немцев, в ХVII веке, то есть в период увлечения и даже преклонения перед «классицизмом», давали резко отрицательную оценку «Илиаде» и «Одиссее» и превозносили «Энеиду» выше всякой меры. Поэмы Гомера для вкусов тогдашней эпохи были «недостаточно возвышенными», а стиль их казался «недостаточно благородным». В 1715 г. был опубликован трактат аббата д'Обиньяка (написанный еще в 50-х годах ХVII века), доказывающий, что в «Илиаде» нет единого плана, нет единого героя, а имеется масса повторений, противоречий и однообразия. Все это доказывает, что не было единой поэмы, а была компиляция стихов многих поэтов, писавших об осаде Трои. А раз не было единой поэмы, то не было и самого Гомера!
В Англии XVIII века тоже пытались совсем выкинуть Гомера из числа литературных поэтов в разряд «естественных поэтов», авторов-певцов средневековых английских баллад, на манер созданной Макферсоном фикции кельтского сказителя Оссиана, песни которого якобы пережили тоже столетия в чисто устных традициях бардов.
В Германии в 1795 г. вышло в печати знаменитое «Введение к Гомеру» Фридриха Августа Вольфа, и с тех пор «проблема Гомера» во всем мире не переставала существовать. Гомер то растворяется как индивидуальность, исчезая в совокупности певцов, а единство самих гомеровских поэм трактуется как единство саги «творящего народа», по выражению Фридриха Шлегеля, молодого вождя романтизма. То Гомер снова воскресает, как слепой, но подлинный и самобытный «творец» поэм из народных сказаний, легенд, мифов и песен. Противоположность взглядов до сих пор не только не сгладилась, но, наоборот, настолько иногда обостряется, что некоторые толстые журналы уже отказываются печатать суждения по гомеровскому вопросу, который почитается исчерпанным и безнадежным, подобно квадратуре круга, трем секциям угла и perpetuum mobile.
