Едва начав спускаться по ведущим в подвал ступенькам, я понял, что ошибся насчет Пен. В невидимой с улицы кухне горел свет; судя по звукам, там кипела работа.
В общем, я спустился в кухню. Пен сидела за столом спиной ко мне; лампочка над ней раскачивалась от дующего в треснутое окно ветра. Молодая женщина даже голову не подняла: не хочет отвлекаться ни на секунду. Перед ней раскрытый набор для рукоделия и остатки порванного ожерелья. Еще пара шагов, и я понял, чем занята Пен: бусины распускает, прилежно и очень аккуратно. Вон они, в стоящем с левой стороны блюдце, а рядом – бутылка виски и стакан.
– Угощайся, – будто прочитав мои мысли, предложила Пен. – Второй разбила, когда пыталась вывести запах скипидара.
Не дожидаясь особого приглашения, я взял стакан, сделал большой глоток и поставил на место. Тут и заметил: Пен распускает не ожерелье, а четки.
– Чем занимаешься? – поинтересовался я: не спросить было просто невозможно.
– Вот, бусы решила распустить, – сухо ответила она. – Зачем?
– Затем, что они слишком крупные. – Пен наконец подняла глаза, покачала головой и прищурилась. – Ты переоделся, – разочарованно проговорила она. – Надеюсь, костюм привез?
– Да, он в машине. – Я поставил клетку с Роной на стол. – Спасибо, что выручила.
Изображая поцелуи, Пен зачмокала губами, а Рона, встав на задние лапки, заскреблась о прутья.
– Пожалуйста, отнеси ее в гарем, – попросила хозяйка, и я обрадовался. По любому другому сценарию пришлось бы рассказывать о дне рождения Питера, так что каждая минута отсрочки казалась лишней минутой счастья. Тем не менее бусины в блюдце не давали покоя: наверное, потому, что я только что видел Рафи, а работа Пен очень напоминала то, чем пациенты больницы Стенджера любят заниматься в перерывах между сеансами электрошоковой терапии.
– Слишком крупные для чего? – уточнил я. Пен не ответила.
– Отнеси Рону вниз, – повторила она. – Я сейчас приду. Кстати, на каминной полке рядом с часами тебя ждет сюрприз.
Спускаясь в подземную крепость Пен, я услышал песню, от которой плескавшиеся в душе волны беспокойства покрылись бурунами. «Энола гей» в исполнении группы «ОМД». Частенько, уходя наверх, Пен не выключает старенький проигрыватель, а когда пластинка заканчивается, эта модель начинает играть сначала. Но музыка восьмидесятых – знак тревожный, очень тревожный.
Дверь в гостиную была приоткрыта. Эдгар и Артур мрачно следили с любимых насестов – вершины книжного шкафа и бюста Джона Леннона соответственно, как я перекладываю Рону из клетки-переноски в огромный крысиный пентхаус, где она проживает в компании, здоровенных самцов, которые с радостью дадут ей то, чего от меня никак не добьешься.
