— Наверное, нуристанец, — подумал Моммад, скользнув взглядом по добродушному и совсем незнакомому лицу часового. — Похоже, только недавно прибыл.
Но стоило подойти к дверям, как моджахед словно преобразился. От добродушия на лице не осталось и следа.
— Давно пора приступить к уборке, а ты, ленивый ишак, болтаешься непонятно где. — И вынув изо рта сигарету, резким движением попытался ткнуть ею в лицо Моммаду, но промахнулся и уронил на землю. Выругавшись, растоптал ее ботинком, и, качнувшись, пропустил Моммада в дверь.
Уборку Моммад начал с полутемного коридора, из которого шли три двери. Одна в кабинет коменданта лагеря Мушаррафа, другая в кабинет его заместителя Рахматулло, и третья, самая большая, была рабочим кабинетом американских мошаверов (учителей), которые обучали моджахедов военным дисциплинам.
Кабинеты мошаверов и Мушаррафа были закрыты. Поскольку «учебный семестр» был закончен, и курсанты ожидали так называемого выпуска, мошаверы в лагере практически не появлялись, и были, по всей вероятности, в Пешаваре. В Пешаваре находился и Мушарраф, который давно переложил все свои дела на своего заместителя, Именно из приоткрытой двери кабинета его заместителя Рахматулло, Моммад и получил ту информацию, которая и решила дальнейшую судьбу лагеря и всех его обитателей.
Он взял из подсобки веник, и направился в дальний конец коридора, откуда всегда и начинал подметать глинобитный пол. Из-за двери кабинета Рахматулло доносились громкие голоса. Один принадлежал Рахматулло, другой, его заместителю Абдурахмону. Говорил сам Рахматулло.
— Ты все время пытаешься мне доказать, что нет смысла перевозить шурави в горы Кашмира, с угрозой говорил Рахматулло, — ты пытаешься убедить меня, что легче от них избавиться здесь. А ты уверен, что информация об этом не выйдет за пределы лагеря, и снова не станет достоянием какой-нибудь другой американской шлюхи, и не приведи Аллах, Красного Креста!? Кто виноват, когда американцы были в лагере, эта шлюха фотографировалась с шурави? Ты Абдурахмон! Не я ли говорил, что ты делаешь глупость, разрешая шурави встречаться с американцами? А сейчас думаешь во всем обвинить меня! Не выйдет, Абдурахмон!
— Вы не поняли меня, уважаемый Рахматулло, — Абдурахмон говорил глухо, с каким-то непонятным хрипом, — я предлагаю вывезти их в полк Халеда ибн Валеда. Наступило молчание.
— Хорошо, — голос Рахматулло звучал уже без раздражения. — Я согласую этот вопрос с господином Раббани завтра же. И помни, до первого мая, какое-бы решение не принял Раббани, шурави не должно быть в лагере. Все, Абдурахмон. Разговор закончен. Или у тебя есть еще какие-то предложения?
