Стихотворения, рассказы | страница 12



неисчислимые страданья восприять, —
но дай нам, дай нам вновь, под теми деревцами
     хоть миг, да постоять!..
<4 июня 1921>

В поезде

Я выехал давно, и вечер не родной
рдел над равниною не русской,
и стихословили колеса подо мной,
и я уснул на лавке узкой.
Мне снились дачные вокзалы, смех, весна,
и, окруженный тряской бездной,
очнулся я, привстал, и ночь была душна,
и замедлялся ямб железный…
По занавескам свет, как призрак, проходил.
Внимая трепету и тренью
смолкающих колес, — я раму опустил:
пахнуло сыростью, сиренью!
Была передо мной вся молодость моя:
плетень, рябина подле клена,
чернеющий навес, и мокрая скамья,
и станционная икона.
И это длилось миг… Блестя, поплыли прочь
скамья, кусты, фонарь смиренный…
Вот хлынула опять чудовищная ночь,
и мчусь я, крошечный и пленный.
Дорога черная, без цели, без конца,
толчки глухие, вздох и выдох,
и жалоба колес, как повесть беглеца
о прежних тюрьмах и обидах.
Груневальд, 4 июля 1921

«Мечтал я о тебе так часто, так давно…»

Мечтал я о тебе так часто, так давно,
    за много лет до нашей встречи,
когда сидел один, и кралась ночь в окно,
    и перемигивались свечи!
И книгу о любви, о дымке над Невой,
    о неге роз и море мглистом,
я перелистывал — и чуял образ твой
    в стихе восторженном и чистом.
Дни юности моей, хмельные сны земли,
    мне в этот миг волшебно-звонкий,
казались жалкими, как мошки, что ползли
      в янтарном блеске по клеенке…
Я звал тебя. Я ждал. Шли годы, я бродил
    по склонам жизни каменистым
и в горькие часы твой образ находил
    в стихе восторженном и чистом.
И ныне, наяву, ты, легкая, пришла,
    и вспоминаю суеверно,
как те глубокие созвучья — зеркала
    тебя предсказывали верно.
6 июля 1921

«За туманами плыли туманы…»

На смерть Блока

I
За туманами плыли туманы,
за луной расцветала луна…
Воспевал он лазурные страны,
где поет неземная весна.
И в туманах Прекрасная Дама
проплывала, звала вдалеке —
словно звон отдаленного храма,
словно лунная зыбь на реке.
Узнавал он ее в трепетанье
розоватых вечерних теней
и в метелях, смятенье, молчанье
чародейной отчизны своей.
Он любил ее гордо и нежно,
к ней тянулся он, строен и строг, —
но ладони ее белоснежной
бледный рыцарь коснуться не мог.
Слишком сумрачна, слишком коварна
одичалая стала земля,
и, склонившись на щит лучезарный,
оглянул он пустые поля.
И обманут мечтой несказанной,
и холодною мглой окружен,
он растаял, как месяц туманный,
как далекий молитвенный звон…
II
Пушкин — радуга по всей земле,
Лермонтов — Путь Млечный над горами,