― Как знать, как знать.
Коридор тюремной больницы был затянут серым, похожим на шинельное, сукном. По обеим его сторонам расположились двери, такие же, как в тюрьме, двери с «волчком» и «кормушками», массивными тяжелыми запорами. Эвальд видел все это впервые, а Соснин шел за врачом как человек, привычный к любым ситуациям и неожиданностям, которые могут ожидать нормального человека в подобном месте.
— Здесь, — сказал сопровождающий их врач. — Откройте, повернулся он к дежурному надзирателю.
Камера, или, как она здесь называлась, палата, что ли, Эвальд не знал этого, была узкой мрачновато-серой от покрашенных какой-то странной — краской стен. На койке лежал перебинтованный человек.
Соснин, врач и Эвальд вошли в палату. Словно из кокона, из белых бинтов глядели на вошедших недобро-настороженные глаза.
— Вы можете говорить, Егере? — спросил Соснин. Молчание.
— Вы можете говорить? — повторил подполковник.
Раненый облизал языком губы и усмехнулся.
― Поговорите с ним, Пальм, по-эстонски, — попросил Соснин.
― Пальм, — хрипло засмеялся Егере. — Пальм, — повторил oн еще раз и приподнялся на локтях. — Так вот ты кто. А я видел тебя в городе и никак не мог понять, откуда тебя помню. Я и папашу твоего помню и еще кое-кого…
Егере откинулся на подушки и так и лежал, то ли ощерившись, то ли улыбаясь.
― Что он сказал? — спросил Соснин.
― Он говорит, что помнит меня, моего отца и еще кое-кого.
― Продолжайте. Переведите ему, что нам необыкновенно интересны его воспоминания, особенно о Саан и Юхансене.
― Юхансен, — прохрипел Егере. — Юхансен. Вам не видать его. Его нет. Давно нет. Он как миф, как тролль. А кого-то ты увидишь! Ты, поднявший руку на брата своего. Помни, — Егере говорил, и глаза его были бредовы и мутны. — Помни. И сказал господь Каину: «Где. Авель, брат твой?» И сказал господь; «Что ты сделал? Голос крови брата твоего вопиет ко мне от земли; и ныне проклят ты от земли… Каин!» — крикнул Егере. Он сделал движение, словно хотел рвануться к Эвальду, но, застонав, рухнул на подушки, потеряв сознание.
― Так. — Соснин достал папиросы. — Судя по произносимым именам, у вас был богословский спор.
― Нет, — сказал Эвальд, — нет. Он говорил о Каине.
― Ах так.
― Он цитировал Библию.
― А что конкретно?
― Осуждение господом Каина.
― Я думаю, что пока с ним не договоримся. — Подполковник обернулся к врачу. — Сергей Степанович, как вы думаете?
― Конечно, сознание будет возвращаться к нему, но когда?
― Слишком уж тяжелый случай.
