— Клара умерла?
— Да, в родах или сразу после.
— А у Таддеа ничего не сказано?
— Почти нет. Она ведь пишет сама для себя, ей объяснения ни к чему, но отчетливо видишь, как юный задор сменяется глубокой печалью.
— А что-нибудь связное оттуда вырисовывается?
— Она знает Клару почти с детства. Ту, в отличие от Таддеа, не упрятали в монастырь, у нее есть связи с внешним миром. Брат Таддеа дружит с братом Клары, и они хотят, как туманно намекает Таддеа, исполнить ее мечту. Потом Клара влюбляется в кого-то, и Таддеа за нее тревожно. Вот, смотри.
На протянутом Лидией листке мне бросились в глаза странные значки, разбросанные по всему тексту.
— Что это?
— Думаю, шифр. Под которым прячется имя.
— Оно слишком скандальное?
— Возможно. Не знаю.
— А откуда тебе известно, что Клара умерла?
— Так говорит Таддеа, и у нее разрывается сердце от горя. И этот зашифрованный тоже, судя по всему, погиб. Да, Нел, они оба умерли здесь, как она пишет, в «доме».
— А непонятно, какой это год?
— Она упоминает в конце, что весь город в отчаянии, потому что сразу и проигранная битва, и чума. Так что я бы предположила тысяча пятьсот девятый или десятый, как раз после того, как Венеция потерпела то самое поражение от Камбрейской лиги, о котором мы вчера говорили. Возможно, как раз в это же время разразилась эпидемия чумы.
— За десять лет до — как его? — затвора?
— Да. Самое начало перемен в Венеции.
— Но Таддеа, конечно, попала в число затворниц?
— Записи обрываются. Думаю, она хотела сохранить это все в память о Кларе. Она любила Клару. Нел, я могу тебе перевести, здесь немного, сама посмотришь.
— А дневник Клары?
— Его, по-моему, надо отдать Маттео. Он может быть как-то связан с фреской.
— С фреской? Почему?
— Потому что Клара, судя по всему, носила фамилию Катена. Таддеа про них рассказывает, про мачеху и прочих. Был такой довольно известный художник, Винченцо Катена, возможно, это брат Клары. Очень зажиточное семейство, да и он пользовался известностью в гуманистических и художественных кругах. Они легко могли позволить себе обучать дочь в школе при Ле-Вирджини. Может, здесь отыщется ключ к тайне. Какое невероятно потрясающее открытие!
— Да, Лидия, а какая жизнь у них была!
— Вот-вот. Не удивлюсь, если Таддеа, эта восхитительная девочка с пылким сердцем, входила в число изголодавшихся монахинь, ломавших стену в Ле-Вирджини. Вряд ли ей в то время было многим больше двадцати пяти.
— Ее подруга умерла в восемнадцать, может, в двадцать.
