— Я думала, кроме Нильса, никто не в силах понять, что я ощутила, потеряв его, но как раз с ним я уже поговорить не могла. Я винила себя, боялась, что он не знал, как сильно я его любила. Я тогда была непокорной, своенравной — по молодости, наверное, не знаю, — но вы правы, что-то у меня внутри надломилось и проклюнулось новое, лучшее, но такое хрупкое… Я поторопилась, выходя за Энтони. Я была напугана. Я струсила.
— Нет-нет, моя дорогая, все, что ни делается, все к лучшему. Тебе предстояло выяснить, что твоей новой сущности по душе, а что нет. И она, видимо, начала догадываться, иначе бы не сошла с поезда. Ты должна набраться терпения и смотреть внимательно. Разобраться, что тебя радует, что вызывает интерес. Но самое главное — жить, побеждать жизнью смерть.
Она наклонилась похлопать меня по руке, но под ее ладонь тут же подсунул свою хитрую макушку Лео, сидящий у меня на коленях.
— Ох уж эти мальчишки! — воскликнула она.
И мы принялись тискать и щекотать его вдвоем, а он радостно вертелся, как избалованный маленький принц.
Мы проговорили до позднего вечера. Я полюбопытствовала насчет Ренцо Адольфуса — не из числа ли он тех ухажеров, что за ней увивались. «Ох, что ты! — рассмеялась она. — Это отдельная история!» Ренцо что-то удалось разузнать, и он прибудет на завтрашний обед, когда Маттео уже вернется. Я слегка подосадовала на их приезд, так мне понравилось вдвоем с Люси. Суфии говорят, что, когда ты будешь готов стать учеником, появится учитель. Но Люси не менторствовала, не давила, просто принимала участие в тебе по широте и благородству своей души. Наверное, таким и бывает настоящий наставник. Я обожала ее. Мало в жизни случается таких мгновенных и крепких привязанностей — если не считать влюбленности и собак. Я невольно улыбнулась. Вот и Маттео тоже не хочет ее ни с кем делить.
В прихваченном из ванной стакане я преподнесла Анджелике веточку парковой буддлеи, для которой передвинула под самую рамку маленький столик. В комнате стоял полумрак. Девушка хранила неподвижность, не находя спасения даже сейчас, в темноте. После смерти Нильса я часами просиживала над оставшимися у меня его фотографиями. И злилась, что они не движутся, не меняются, наоборот, словно нарочно сковывают и высасывают жизнь, которую я в них ищу. Я возненавидела эти снимки. Но и без них не могла. После того, что всколыхнул во мне сегодняшний вечер, я хотела как-то достучаться до Анджелики, успокоить ее. «Надеюсь, была в твоей судьбе и светлая полоса, — сказала я, выключая свет. — Надеюсь, судьба тебе улыбнулась».
