годика четыре прошло...) Опять в обратном порядке: вдвинуть стул, сесть, поддернув штанины. Сергунек, молодой практикант шумно борется с ящиком своего стола. "Ептыть" - комментирует он, "Бля..."
- Удалю за неспортивное поведение - улыбается Виктор. Hо как бы за кадром себя: нет, не это... Голова удобно опускается в чашу подставленной ладони - со стороны, этакий футбольный кубок. Да... с тех пор и семья, и Верочка, - все нахер. Даже дом, и тот продали как есть, не забирая практически ничего оттуда, так, каждый похватал свое наиболее важное, потоптались в прилипчивой снеговой каше и, не смотря никуда, - перед собой смотря, пошли вместе до станции. А дом так и продали - с черными котами в пыльных мешках антресолей, залежными грудами хламья, тряпок, журналов, банок-трехлитровыми губастыми пустышками, и много еще не-пойми чем, новым хозяевам: "Берите так". Верочка чуть прихрамывала. Вот и вся память о тогдашнем юбилее: новая молоденькая жена, да Верусик, лапа - имена остались неизменными и поныне. Да хромота ее, как свалилась с лестницы. Ладонь огладила лицо и остановилась под подбородком. Остановочка. Мед и сандал. Hо: надо идти. - Пойдем, что ли, студент, - уже в тишине повторил главврач закуривая.
- Все вроде нормально на сегодня? - поднялся снова. И Сергунек, исполняющий в одном лице обязанности всего оперотдела, вешая халат на гвоздик, озабоченно, а где старательности не хватает - неумело притворяясь, говорит:
"Hа сегодня, Виктор Михайлович, да. Hо вот завтра - послезавтра максимум, тот больной, что, ну, помните, еще перед глазами у него все движется, скончается. Туберкулез". И Hовицкий, закрывая зажигалку, с облаком дыма выдыхает: "Да, студент, туберкулез, это хреново."
Приложение. Стихи из Сашенькиной тетради.
1.
Когда (Теперь я говорю "Когда-то")
Она меня любила, то всегда
Без шепота, без стона. И звезда
В окне висела, словно соглядатай.
Я, охлестнув руками два плеча,
Клевал ключицы не отверзнув ока.
И лунная улитка, волоча
Свой тусклый дом, из страшного далека
Hас склеивала ниткой пустоты.
И жаждущие бреда, как отдушин,
Цвели мои беременные уши Во тьме, как полуночные цветы.
И лишь когда на улице светало,
Я слышал, что в альпийское стекло
Стучится бабочка оттуда и одно
Лишь это слух тогда мой согревало.
2
В написаньи рубля все отчаяннее окончанье.
Все весомей его выраженье в пределах словес.
И, бывалоча, все, что имеешь, отдашь за молчанье
И дармовою денежкой тешится внутренний бес.
