– Слушай, идём, – заговорщицки зашептал мне Макс, как только мы вышли из аудитории. – Идём скорей, пока не увязался никто. Здесь есть рюмочная... пойдём... надо ж тост за масонов...
И мы отправились в рюмочную поднимать тосты за масонов. Да и что ещё делать студентам в конце марта? Когда асфальт сухой, воздух тёплый, солнце слепящее – ну, не корпеть же, в самом деле, над книжками!
Макс вёл меня кривыми, короткими – настоящими московскими – улочками. Мы не спешили: брести по Москве в солнечный мартовский день – это уже удовольствие. В чём же оно, трудно сказать, но знакомый с этим удовольствием не променяет его на ворох других. Всё вдруг меняется в Москве весной. Исчезает грязный снег, прохожие становятся добрей и улыбчивей, и точно вдруг сама старушка-Москва, прячущаяся обыкновенно за наглыми вывесками и глупыми фасадами, выглянет ненадолго, улыбнётся и шепнёт потихоньку: «Не умерла девица, но спит»...
Я вдруг остановился.
– Макс!
Макс дёрнул головой и, удивлённый, испуганный, уставился на меня.
– Викто-ория! – простонал я.
Наверное, с полминуты Макс молчал, напряжённо всматриваясь в меня. Наконец он всё понял.
– Ах, чёрт! – он наморщился и хлопнул себя по лбу. – Я и забыл про неё. Ну и что делать?
Он смотрел на меня с мольбой, точно от моего решения что-то зависело. Вдруг он оживился.
– Слушай! А может, ничего?..
– Что, ничего?
– Ну... пусть посидит... чего ей сделается? Еда у неё есть... молока я ей налил...
– Молока налил, Catsan не насыпал, – оборвал я Макса. – В туалет она куда пойдёт?
– Чёрт! Я и не думал об этом...
Мы поплелись к метро.
– Сейчас её выпустим, – рассуждал дорогой Макс, – и вернёмся... к нашим баранам... В смысле, продолжим не начатое...
– Только... это... – подумав немного, прибавил он, – придётся с ней...
– Ну а куда я её дену? – завопил он в ответ на мой взгляд. – Что, свожу в туалет и обратно запру?.. С бабушкой её не оставишь... Не выгонять же...
– Почему нет?
– Потому что... мы договорились... ну... одним словом... она у меня поживёт...
Часа через два мы трое – Виктория, Макс и я – уже изрядно разгорячённые сидели в малюсеньком баре на Тверской-Ямской улице. Макс знал множество питейных заведений подобного рода и всякий раз, в зависимости от своего настроения, выбирал, куда именно ему следует сегодня отправиться. При этом он не считался ни со временем, ни с расстоянием.
Бар, куда он привёл нас, состоял из одной-единственной комнатки. Вошедший тотчас упирался в несколько довольно крутых ступенек, поднявшись по которым, оказывался в узеньком проходце, годившемся для перемещения разве что цугом, да и то в одном направлении. Чтобы упереться в стойку, располагавшуюся у противоположной от входа стены, требовалось сделать пять или шесть шагов. Справа и слева от проходца помещались кабинки, по три с каждой стороны – круглые столики с похожими на подковы мягкими лавками и высокие, тонкие перегородки. Когда мы вошли, два столика были заняты. Один посетитель – замечательного роста блондин лет двадцати семи – поразил меня сходством с президентом Ельциным.
