— Не смешите меня! — Отвечает он весело.
Вошла Лотти.
— Послушай, девочка, — жалобно проговорил я, — есть ли у тебя хоть немного жалости? Ты же отлично знаешь, что всадила в мою правую руку "драже"! Кровь из нее так и льется, как из фонтанов Версаля, и ты могла бы наложить на нее повязку, если не хочешь, чтобы я околел из-за этого!
— Я с удовольствием всадила бы тебе туда раскаленное железо, моя любовь, — сказала она. — Но, может, ты и прав… — Она открыла сумочку и достала револьвер.
— Послушай-ка, Хирка, — развяжи его, он не в силах пошевелиться, и обвяжи ему руку салфеткой или чем-нибудь, что окажется под рукой, а то он пачкает мой ковер. И будь осторожен, Лемми, при малейшем движении я продырявлю тебя, ты ведь знаешь, что я стреляю хорошо!
— Ну, конечно, тебе нечего бояться!
Японец вышел, потом вернулся с салфеткой и бинтом. Он перерезал веревку, я пошевелил рукой и стал рассматривать ее. Как я и предполагал, Лотти прострелила мне руку навылет, пуля вышла с другой стороны. Японец разрезал рукав моего пиджака, промыл рану, положил с обоих сторон по тампону и забинтовал рану. Мне кажется, что рука моя становится деревянной, японец, помня о полученном ударе, не слишком со мной церемонится.
Я привалился к стене, закрыл глаза и начал понемногу сползать вниз.
Стоя по другую сторону стола, Лотти наблюдает за мной с револьвером в руке.
— Итак, пижон, — проговорила она, — это, кажется, тебе не очень нравится? Я думала, ты потеряешь сознание.
Я застонал.
— Мне так плохо, — пролепетал я.
Говоря это, я, со связанными ногами, прыгнул на японца и головой боднул его в бедро. Он упал на меня как раз в тот момент, когда Лотти выстрелила.
Японец вопит. Он принял пулю, предназначенную для меня. В то время как Лотти, растерявшись, стреляет куда попало, я ныряю под стол. Шляпа рядом, но я в пятидесяти сантиметрах вижу ноги Лотти, и, хватая ее за лодыжки, тяну к себе. Она падает, и я ловлю руку, в которой оружие, и крепко стискиваю. Пистолет падает на пол.
Я оглянулся и вижу: японцу плохо. Он, лежа на боку, не перестает кашлять. Пуля Лотти, видимо, попала ему в легкое. Я снова занялся Лотти, затащил ее под стол, положил на нее свои связанные ноги, чтобы она не могла двигаться, подхватил свою шляпу и извлек оттуда револьвер.
— А теперь, моя малютка, развяжи мне ноги, и поторопись!
Она умеет работать. Меньше чем через две минуты я уже стоял на ногах возле столика и готовил себе порцию виски.
Японец продолжал кашлять, а Лотти в другом конце комнаты курит сигарету. Ситуация ей явно не нравится.
