Посреди большой комнаты росло в жестяном ведре раскидистое двухметровое авокадо (сам вырастил из косточки). Под ним пылился спортивный велосипед, к которому я уже пару лет как охладел, а продавать было жалко. В соседнем углу стояли «дрова» — горные лыжи, — в третьем красовалась летняя резина для отцовских «Жигулей», догнивавших в гараже. Был еще турник — на нем обычно сушились джинсы. Под всем этим робко скрывалась хозяйская мебель времен застоя. Желтенький буфет, рассохшийся шифоньер, трюмо… Эта мебель вызывала особенную неприязнь Ленки. «Даже у старух такого хлама уже нет!» — шумела она.
На кухне было свободнее и чище исключительно потому, что я туда почти не заходил. Чайник у меня стоял в комнате, завтракал и обедал я в институте, а на ужин варил пельмени или разогревал заморозку и поедал ее перед компьютером.
Мне почему-то подумалось, что Ники воспримет мою обстановочку не так остро, как Ленка. Но здравый смысл воспротивился, и я вернулся к изначальному замыслу. К тому, на чем мы остановились вчера.
— Так что, пойдем пить пиво? — предложил я. — Отметим твое… гм… воскрешение!
Ники, естественно, не возражала.
Минут через двадцать мы благополучно преодолели переезд и оказались у метро «Старая Деревня». Там, где относительно недавно были только заболоченные пустоши, — теперь сияние огней и кипение жизни. Кольцо маршруток, метро, рынок, торгово-развлекательный центр на пять этажей. Туда-то я и повел Ники.
В подвале комплекса скрывался пафосный пивняк в стиле Старый Добрый Ирландский паб. Такой, с искусственно состаренными фотографиями в винтажных рамочках, при виде которых сразу становится ясно, что за кружку портера ты здесь переплатишь раз в десять. Я туда обычно не ходил, поскольку эти буржуйские забегаловки были мне не по карману. Но сейчас мне вдруг стало как-то все равно.
Мы спустились на подземный этаж, вошли в зеленоватый полумрак паба и сели за якобы растрескавшийся от старости деревянный стол. Официантка, одетая кем-то вроде фейри — зеленая мини-юбка, чулки в поперечную оранжевую полоску, — принесла меню в обложке из тисненой кожи. Цены были такие, что пробирала дрожь. Но я лихо заказал нам с Ники по пинте «Гиннесса» и кучу закусок на все деньги, на которые собирался жить еще дней десять. Мной овладела какая-то странная беспечность — «эх, пропадать, так пропадать!». Почему-то казалось, что я приближаюсь к некой черте, за которой то, что мне надо как-то протянуть до получки, уже не будет иметь значения.
