Наконец мы в какой-то низменности с черными метелками пальм, а пальмы растут только в оазисах… Здесь останавливается штаб учений, а техника катит дальше. Мы с Ведениным остаемся при штабе. Хотя арабам сегодня не до нас — мы просто добровольные наблюдатели, В одной из построек, дверь в которую заменяет полог, располагается генерал Каляуи со своим верным помощником, теперь уже не майором, а подполковником, Атефом. Мы топчемся рядом с ними, и, судя по всему, мешаем им. Сегодня проверяется их самостоятельность, оперативность и осведомленность — шпаргалки им не нужны. Когда начнется настоящая война, рядом не будет мистера Веденина с его вечной сдержанной улыбочкой наставника. Солдат налаживает связь, и генерал Каляуи начинает тихие деловые переговоры. Он многозначителен и самостоятелен. Только ему теперь принимать решения. Это его с Атефом война, его учения. а мы свое дело сделали, мы можем отдыхать — нас только из уважения взяли с собой. Да, здесь нас слушают только до определенной черты, а дальше — дальше нам напоминают, каких здесь цветов флаг над головой. Наши въедливость и настырность — родные дочери нашего сомнения в боеготовности арабов, что, понятное дело, не может не раздражать. Это их родина их любимый многострадальный Misr, это они, когда мы отойдем в сторонку, будут защищать его от ненавистного врага.
Я борюсь с дремотой, она планирует на меня, как звездное небо, — мое сознание, мои мысли, словно звездная светящаяся пыльца в океане тьмы. Осенние прочерки метеоритов — это мои вопросы, тьма — это мое невежество, точнее — это мое неведомое мне бытие, как мало я осветил его, каждая мысль моя, каждая понятая мною идея — это всего лишь крупица света, крошечная корпускула, а вокруг остается столько темного или затемненного, и даже Млечный путь, то есть наше обыденное сознание сквозь эту тьму, — всего лишь одна из возможных дорог, а сколько их вообще — путей-дорог-перепутий? Мой мозг — это звездное небо, мое сознание — это звезды в нем, миллионы включенных в работу нейронов, но не включенных в нее — миллиарды. Мое незнание — это все, что принадлежит тьме. Как много тьмы мне еще предстоит осветить в себе самом. Надо или предстоит? То бишь есть ли у меня на земле какое-то задание, миссия? Этого я не знаю. Но я еще не утратил то, чем наделена только молодость, — намерения исправить мир. Ну, хотя бы самим фактом своего появления в нем.
Я дремлю, сидя на каком-то ящике. Мои языковые услуги никому не нужны. Все перешли на язык войны, а там не до переводчиков. Я предоставлен своему сну. А рядом во тьме продолжается какое-то движение, разговоры вполголоса, мне даже мерещиться, что по-русски. Все вокруг говорят по-русски, и во сне я не понимаю, почему ни слова мне не разобрать…. И вдруг, словно в ответ на мое недоумение впереди, в метрах ста от меня встает огненный куст, неопалимая купина, которая горит и не сгорает… Слышны свист, хлопки разрывов, и по черному экрану неба планируют на ветру медленно гаснущие звездочки. Да это же сигнальные ракеты! Я уже на ногах, глаза широко открыты. Началось!
