Короче, наконец настроив технику, я еще полтора часа режиссировал мнимую исповедь подсадной девчонки — кстати оказавшейся на удивление толковой. Работали мы так: я проговаривал отрывок ее текста, направляя ее интонацию и жесты, она за мной повторяла — когда удачно сразу, когда через пару-другую дублей. В итоге я ощутил, что есть минут на 8 очень даже сносного на языке ТВ «синхрона». Мы тут же смотали технику и помчались на телестудию делать монтаж.
Но говорят: Бог шельму метит! Нас он пометил так, как, думаю, ни одному из телесъемщиков не снилось и в кошмарном сне. Студия муниципального ТВ порядком не блистала: кругом какие-то петлички, проводки, платы, поломанные стулья. Рабочее же место — сроду зеркало души того, кто на нем трудится. Мы заперлись за оббитой бугристой жестью дверью студии; Серега ушел с кем-то еще в смежную комнату; я с монтажником, одновременно и дежурным оператором, стал перегонять отснятое с кассеты на компьютер.
А на ТВ у нас сейчас реклама пива регламентируется, и в неположенное время ее надо выключать из федеральных каналов, транслируемых сразу на несколько часовых поясов. Чем и заведовал дежурный оператор, а враждебный «ТВ-Траст» вел каждый вечер запись всех трансляций по «Степи», дабы поймать на недозволенной рекламе и замучить через суд. И пока шла наша перезапись, мой увалень-монтажник несколько раз автоматически включал и выключал эту трансляцию.
Вдруг звонит телефон, он берет трубку, что-то в ней слушает, его лицо бледнеет, губы оттопыриваются, он опускает трубку, как убитый громом, телефон опять звонит — и он вновь ошалело его слушает. Затем бросается через весь местный хаос к пульту, что-то на нем дергает — и говорит мне даже не голосом, а одними шлепающими губами: «Мы вышли в прямой эфир». А телефон снова заливается — это неравнодушные горожане, увидев на экранах голоногую красотку с затемненным лицом, которую я поучаю, как ей врать, кинулись звонить в студию.
Я в стихийном страхе пойманного за руку мошенника кинулся к Сереге, у того сейчас же тоже вылезли на лоб глаза, мы схватили свои манатки — и, дай Бог ноги, вон из студии.
Уже в гостинице устроили авральный съезд наших друзей: что теперь делать? Звонит блеющим от страха голосом директор студии: ему уже успели позвонить враги с каким-то чрезвычайным шантажом насчет нашего прокола, отчего его душонка ушла в пятки.
Сидели мы сидели, откупоривали пробки сперва ходуном ходившими руками — но, поразмыслив, все же успокоились. А что собственно произошло — глазами действующей юрисдикции? А ничего, технический всего-навсего сбой. Пусть даже враги двинут в суд запись этого пятиминутного эфира — и что дальше? Да, делали какое-то кино, там ни фамилий, ни имен — хотя, конечно, все, кто видел, догадались, о чем речь. Просто ошибка, бляха муха! Несовершенство техники! И ни один закон не скажет больше ничего!
