Все свои деньги я быстро растратила на дозу, у цыган она всегда есть, и вся эта борьба против них — фуфло, на самом деле там все спаяно. Я уже без дозы не могла, чтобы купить ее, обслуживала всех подряд. Была одна попытка это изменить, но лучше б ее не было. Я познакомилась с одним таким же наркоманом, и у нас с ним началась безумная любовь. Я от него забеременела, но родила мертвого ребенка. Мы так мечтали слезть с иглы, давали друг другу клятвы, я всю беременность не кололась, он тоже — во всяком случае так говорил. Но когда наш ребенок умер, он сделал себе смертельную инъекцию — и так свел счеты с жизнью.
Я пробовала лечь в больницу, но к сожалению она не лечит. Все равно возвращаешься в ту же жизнь, в которой ничего другого кроме той же дозы для меня нет. Еще один раз я устроилась в детский сад, заработала там 250 рублей — и они мне были страшно дороги: деньги, заработанные порядочным трудом. Я бы работала там даже за гроши, но меня выгнали: кто-то сказал, что проститутке доверять детей нельзя.
А что я делаю сейчас — ну, когда здесь совсем работы нет, ездим, как шпионки, в Новосиб, там могут просто разорвать. Или в районы к фермерам, там тоже всякое бывает: могут твои же духи вылакать и выгнать без копейки.
Для чего я вообще сейчас живу — да только из-за мамы: знаю, что если умру, ей не на что будет меня похоронить. Этот «Траст» на мне поставил крест, хотя я сама, конечно, виновата. Меня же не силком толкали, я не могу подать в суд на его хозяев, потому что по закону они ни при чем. Но сейчас, когда они опять тащат в мэры Гельмеля и гонят свою будорагу против наркотика, я лучше даром дам трем пьяным фермерам, чем голосну за них. Потому что хоть я и проститутка, и наркоманка, но не сошла с ума.
Еще мне очень жаль тех сопляков, которые сегодня ходят в «Катастрофу» и в которых я узнаю вчерашнюю себя. Если б я только знала, что меня там ждет, пошла б куда угодно, только не туда. Хоть мыть сортир на рынке — но теперь меня даже на это не берут…»
Но наша с Сашенькой секс-идиллия уже в зародыше была проколота отравленной иглой, а потому и век ее был короток. Еще когда у нас был на подходе первый «Не дай Бог!», невольно породивший в нас, под знаком Кайзера, подкожный страх ответных козней, Сергеич мне сказал: «Брат, я, конечно, восхищаюсь твоей смелостью, но пойми: если ребенок даже воспылал любовью не к твоим пенензам, а к тебе, наркоман себе не принадлежит. Его за дозу можно подписать на что угодно; завтра враги ей скажут сунуть тебе чеку под матрац — и сам сгоришь, и нас спалишь».
