Тем не менее по мере того, как приближаются часы мрака, это отсутствие человеческого сочувствия, которого Он лишается на долгие годы, все более и более подавляет Его, и когда, наконец, момент этот наступает. Он просит тех, кто с ним, пободрствовать один час, час “страстей Христовых”.
В этот страшный миг ему кажется, что все связи порваны и что сама любовь человеческая предала Его. Оставленный один на один с собой, один с жизнью души своей, Он познает, что вне ее глубины неоткуда ждать помощи.
И сказано: “В этот жгучий чес испытания душа Его преисполнится горести, и редко он проходит безропотно; редко вступает в мрак без скорбной жалобы к спящим во время ее “часа смертельного страдания”. Он обращается к покидающим ее друзьям с раздирающим сердце воплем: “Не можешь и единого часа пободрствовать со мною?”. Но этот час должен пройти в полном одиночестве, без единой дружеской руки, которая могла бы протянуться к Нему, ибо без этого душа не могла бы познать свою божественность и сделаться способной помогать ближним, не думая о себе. Когда душа доказала свою силу, перенесла этот час мрака и ужаса, и устояла в этой страшной агонии, тогда, несмотря на ужас плоти, является последнее, еще более тяжкое испытание: душе кажется, что она вдруг разлучена с Богом, разлучена с отцом, с которым она так сознательно чувствовала. Отец как бы окутывается покрывалом и вдруг скрывается в то время, когда тело Сына пригвождено к кресту. Это самое тяжкое из всех испытаний, которые посвященный должен перенести перед своим торжеством, победой (над плотью). Все как будто рушилось, вся надежда исчезла, и тот час, которого Он ждал как час славы, является ему как бы часом наиполнейшего унижения. Он видит кругом торжество Своих врагов, Он видит, как Его лучшие друзья покинули Его, даже небесной “помощи” Ему нет в этот страшный час. Тогда дух человеческий “впитывает горькую чашу до последней капли” — горькую чашу одиночества, и познает, что значит это одиночество, когда никакое соприкосновение, ни с Богом, ни с человеком, не приходит облегчить это ужаснейшее из испытаний.
Тогда из души Его, считающей себя покинутой, вырывается раздирающий крик: “Боже, Боже! Зачем Ты меня оставил?!” Но это страшное чувство одиночества и беспомощности в час самопожертвования есть лишь иллюзия; никогда жизнь Его души не была в столь великой жизни; никогда Отец не был столь тесно связан с Сыном, как в тот момент, когда умирающий Христос считает себя покинутым. Вслед за этими жестокими муками наступает час
