— Это что? Штучки, в которых ничего не разберешь?..
— И мне не нравится, — вздохнул Ангел. — Люблю старых мастеров: умели показать человека… Во время войны у меня было столько натуры…
— Это в концлагере? — ехидно заметил полковник, но Ангел не обратил внимания на его тон.
— Да, я мог создать чудесные портреты. Вы не представляете, сколько разных лиц прошло мимо меня. Галерея заключенных! Я мог бы стать знаменитым, Кларенс…
— Такую натуру вы можете купить и сейчас за бесценок.
— Э–э, нет… Там у человека все было обнажено.
— Вы не стали бы знаменитым художником, Франц. Вы бы сошли с ума…
Ангел улыбнулся. Что понимает этот полковник? Тот, кто не потерял рассудок, отправляя каждый день сотни людей в крематорий, обладает стойкой психикой. Но о чем продолжает говорить Грейт?
— Есть еще одна причина, помешавшая вам. — Полковник налил себе виски, отхлебнул. — Конечно, я не разбираюсь в этом, но вы сами выдали себя, Франц. Я редко когда бывал на ныставках, но заметил: людей большей частью привлекают портреты сильных личностей. А вы видели в лагере лишь покорность. Ничего не вышло бы, Франц. Между прочим, это одна из ваших ошибок, и не только именно ваших, но и вашего фюрера и всей вашей компании. Всех вы не могли уничтожить — хотели оставить покорных и бессловесных, говорили, людей низшей расы. — Полковник допил виски. — Вас ловко дурачили, Франц.
Ангел произнес вдруг почти торжественно:
— Тринадцать из пятнадцати девчонок, вывезенных нами из Франции, уже покорились мадам Блюто. Все же грубая сила где–то нужна, и вы знаете это не хуже меня… — Бросил картину на стол и решительно поднялся. — Эта покорность обеспечивает успех нашему с вами делу.
Полковник вздрогнул. Он вдруг подумал о том, что тревожило его в последнее время: внешняя покорность девчонок, за которой скрывается протест. И где–то это прорвется, где–то кто–то обведет их вокруг пальца.
— Вы счастливчик, Франц, — сказал Грейт, — а я никак не могу не помнить о расплате.
— Э–э, пустяк! Если думать об этом, меня бы не хватило и на неделю… — Это было сказано так, что полковник понял: Ангел не соврал. Да и правда, страх перед расплатой раздавил бы Франца за несколько дней, если бы он позволил себе хоть на минуту расслабиться. Но как может Ангел не думать о расплате? И можно ли вообще не думать? Если можно, то что это: сила или легкомыслие? Так и не решив что, Грейт с любопытством уставился на Франца. А тот продолжал: — Если бы мы с вами, полковник, были сделаны из обыкновенного человеческого теста, нас бы одолевали обычные сомнения, терзания и черт знает что. Мы бы захлебнулись в эмоциях, разве не так? — Грейт не ответил, но Ангелу и не требовалось его подтверждения. Разглагольствовал дальше: — Мы с вами не люди, Кларенс, мы с вами тоже своего рода куколки, и судьба решает за нас. Кто–нибудь дернет за нитку, и мы пляшем.
