Они сами утюжили свои уже изрядно поношенные костюмы, жили воспоминаниями, смотрели на мир с высоты своего оберстского величия и мечтали о будущем, когда можно будет наконец выбросить надоевший гражданский сюртук и снова напялить мундир с крестами. Они мечтали о войне: каждый мнил себя стратегом не в масштабах полка или батальона — собравшись вместе, они критиковали действия командующих армиями или фронтами, у каждого была своя единственно правильная концепция, и каждый был уверен, что он на месте этого командующего никогда бы не ошибся; они планировали грядущую войну (конечно, с «восточными» ордами) и были твердо убеждены, что скоро появится новый фюрер, намного умнее предыдущего (если бы тот больше слушал кадровых военных и немного меньше доверял эсэсовским генералам), который обязательно вспомнит и позовет их. Нет, сейчас они не проиграют. Они не проиграли бы и раньше ту злосчастную войну на Востоке, если бы…
Дубровскому показалось, что сейчас фон Рунке отложит газету и начнет подробно объяснять ему причины неудачи блицкрига против Советского Союза. Но оберст не отрывался от газеты, и Сергей с интересом стал разглядывать зал.
Раскрытые двери прямо перед их столиком вели к ярко освещенному бару: всю стену там занимали полки с бутылками, у высокой стойки стояли и сидели посетители. Из бара, как объяснил им полицейский агент, можно было попасть в ресторан. Там играл небольшой оркестр, и в зал с черного хода впускались женщины; оказывается, «Сфинкс» имел свой контингент проверенных девушек.
Сергей внимательно рассмотрел присутствующих в вестибюле мужчин. Ангела среди них не было, но Дубровского все время не покидало ощущение, что розовощекий где–то здесь, рядом, возможно, в баре, казалось, сейчас он появится в дверях, самоуверенный, довольный собой, своим костюмом, только что выпитым фужером мартини, беседой с каким–нибудь Рунке или другим ветераном африканской кампании.
И на самом деле, светлый прямоугольник дверей закрыла чья–то фигура — лица мужчины не было видно, только контуры тела вырисовывались на фоне разноцветных бутылок, и у Дубровского даже перехватило дыхание от неожиданности: неужели Ангел? Наклонился к Бонне, но вдруг понял, что ошибся: человек, стоящий в дверях, был крупнее Ангела.
Агент полиции расценил мимолетное движение Сергея как вопрос и объяснил:
— Хозяин заведения Шаттих…
Он не успел закончить, так как Шаттих поднял руку и произнес громко:
— Скоро, господа, наступит годовщина нашей славной победы над английскими войсками под Аль–Аламейном. Прошу не расходиться. С минуты на минуту мы ждем генерала Лехтенберга, который прочтет небольшую лекцию и поделится воспоминаниями.
