И я не знал, радоваться этому или грустить; иногда мне казалось, что она не говорит о Рустаме из-за полного равнодушия, и я грустил; иногда же я думал, что она скрывает свои отношения с ним, как что-то глубоко сокровенное, важное и дорогое. Случилась удивительная вещь — какое-то смешение чувств. Будучи Сеймуром Халиловичем, я, представьте, ревновал Медину к ее ночной телефонной жизни. А ночью в телефонном разговоре меня, уже Рустама, раздражали ее бесконечные беседы о Сеймуре.
— Давайте будем с вами на «ты», — сказал я однажды, — ведь мы уже давно знакомы.
— Хорошо. Давай, — услышал я в трубку.
— Будь здорова, спокойной ночи, — сказал я, радуясь как ребенок, что со мной она будет на «ты», а вот с ним на «вы».
И поразился тому, что впервые подумал о себе, о своем другом «я», в третьем лице.
— По-моему, ты уже неравнодушна к нему.
— Откуда знаешь? — ответила она лукаво. — Может, он тоже неравнодушен ко мне.
Я со злостью бросил трубку. И несколько дней не звонил ей. Мое неравнодушие к ней заметила, по-видимому, не только она. И когда мы с ней о чем-то оживленно болтали в коридоре, к нам подошел один из старых сотрудников.
— И не старайся, — сказал он, смеясь, и посмотрел ей в глаза. — Пробовали — не получилось; еще никому не удалось растопить лед сердечка нашей маленькой машинистки.
Мы все трое засмеялись, а потом, когда мы с ним остались вдвоем, он сказал:
— Совершенно непрошибаема. Живет монашенкой. Хранит верность погибшему мужу.
И я узнал, что ее муж был летчиком и несколько лет назад погиб в воздухе.
В тот вечер, поздно уходя с работы, я заметил, что она все еще стучит на машинке. У нее были длинные тонкие пальцы, и, когда она писала на машинке, казалось, что она играет на рояле.
Ночью я позвонил ей, и она сказала мне:
— Ты, оказывается, нехороший. Зачем ты бросил трубку? А вот назло тебе сегодня Сеймур Халилович провожал меня домой.
— Как провожал? — изумился я, и в искренности моего изумления можете не сомневаться.
— А вот так. Я засиделась на работе, было поздно, и он вызвался проводить меня. Он истинный рыцарь.
«Скорее истинный дурак», — подумал я. И в самом деле, она засиделась допоздна, а я и не подумал проводить ее.
Но понял и другое. Понял, что она выдает желаемое за действительное и что, если Сеймур проводил ее, это не было бы ей неприятно. А может, просто хочет позлить меня в отместку за брошенную трубку, хочет заставить ревновать. Следовательно, она ко мне «телефонному поклоннику», тоже относится как-то по-особенному? Я терялся в догадках. Но зато, когда она в следующий раз задержалась на работе, я уже знал, как мне поступить.
