— Папа всё пишет, — вмешалась Маринка. — Я уже не могла дольше терпеть и пообедала. Вы, наверно, тоже недотерпите. Мне уж поспать пора, а он всё пишет.
Валентине вдруг стало скучно. Она взглянула на свои красиво обутые ноги: стоило надевать такие туфли и платье!.. Почему Анна ничего не сказала о нём? Нравится ли оно ей?
— Я сейчас уложу Марину и позову Андрея, — сказала Анна, — вы на минуточку займите себя сами.
Валентина взяла с этажерки первую попавшуюся книгу. Ей захотелось уйти. Какое ей дело до этих людей, погружённых в свои интересы! Пусть они пишут сколько угодно, пусть возятся со своим ребёнком. Валентина вспомнила, как Андрей в прошлый выходной день играл с Маринкой. Это доставляло ему столько радости. Он сам дурачился, как мальчишка; его узнать нельзя было.
«Я злюсь, — подумала Валентина, слушая, как редко и сильно стучало её будто распухшее вдруг сердце. — Чего же я злюсь? Отчего мне так неприятно у них сегодня. Всё-таки они оба порядочные мещане...»
«Мещане! — повторила она упрямо. — Уют... и корзиночка с нитками. Не хватало только мужа с газетой, но, наверно, и это бывает... Читают, учатся!» — Валентина так ожесточённо открыла книгу, что переплёт хрустнул.
Даже не пытаясь прикинуться занятой чтением, Валентина, нервно хмурясь, посмотрела на дверь, за которой послышались шаги. В комнату входил Андрей.
Она сразу заметила выражение особенной оживлённости в его лице. Это выражение было уже готовым, установившимся, и когда он входил и когда заметил её. Глаза его сияли каким-то рассеянным светом; между бровями лежали твёрдые морщинки, и румянец неровно окрашивал лицо, слабо пробиваясь, точно тлея под тёмным загаром.
«Любезничает с жёнушкой, а я тут сижу одна, как дурочка», — горько подумала Валентина, не поняв его оживления, созданного работой, и это ещё больше взвинтило её.
— Вы знаете, я читала однажды письмо Энгельса к какой-то женщине, — сказала она Анне позже, во время обеда. — Меня поразило то, что он ей писал: «Если бы вы были здесь, мы бы смогли побродить по окрестностям...» Нет, вы только представьте себе: Энгельс — и вдруг... побродить!..
— А что же особенного? — вступился было Андрей и даже замедлил с блюдом молодого салата, которое он собирался поставить рядом с заливным из дичи, приготовленным Клавдией, изощрявшейся на всякие выдумки.
— Это значит просто погулять, просто пошататься без всякой цели с милой, умной женщиной, посмеяться, поговорить... И уж, наверно, не об одной политике! — продолжала Валентина, не обратив внимания на слова Андрея и даже не взглянув на него. — Ведь это ни больше ни меньше, как «этический выпад», по выражению одного моего знакомого. И разве мало у нас людей, прямо засыхающих и физически и душевно на своей работе? Некоторых даже невозможно представить гуляющими. Они всегда заняты, у них всегда безнадёжно деловой вид. Поговоришь минут пять с таким человеком — и сразу в носу защиплет и сам не поймёшь, зевать ли тебе хочется или плакать.
