«Конечно, хороша», — подумала она, желая оправдать Андрея и в то же время смутно досадуя на него.
Точно желая наказать себя за это странное волнение, за эту вспышку недоверия к Андрею, она вышла на кухню. Она налила воды в гранёную хрустальную вазу, бережно поставила цветы, не переделывая букета по-своему.
— Вот вы какой, — говорила Валентина, рассматривая Андрея с откровенным любопытством. — Я представляла вас моложе и проще. Таким мне обрисовала вас Марина... Она прелесть и... она очень похожа на вас.
— Вы уже познакомились? — в голосе Андрея прозвучало ревнивое отцовское чувство. — Она немножко озорничает, а в общем ничего...
— Я говорю — она прелесть. А это вот мой питомец. — Валентина положила руку на голову подошедшего к ней Тайона, тонкими пальцами потрепала его острые уши. — Чудненький, правда? Это вся моя семья.
Валентина села на диван, хотела быть серьёзной, но в глазах её вспыхивали и таяли голубые огоньки, а губы морщились, готовые раскрыться в улыбке. Она опустила взгляд на собаку, обняла её за шею и снова, доверчиво посмотрела на Андрея.
Он стоял, слегка наклонив голову, спокойно, даже холодно смотрел на неё, большая рука его, опиравшаяся на край стола, резко выделялась на белизне скатерти.
— Вы меня извините, что я сную всё время, — сказала Анна, ставя цветы на столик в углу; на минуту она скрылась ещё за оконной занавесью и, заправляя в причёску выбившуюся прядь, снова хорошея лицом, обратилась к Андрею: — Я тебе приготовила чистое там, в спальне.
Она достала из буфета посуду, тарелочки с приготовленной закуской и принялась быстро, умело накрывать стол.
— Вы, наверно, привыкли жить с удобствами? — спросила она Валентину.
— Нет! В Москве я жила... как студентка, в общежитии, а теперь уже пятый год работаю в провинции. — Валентина откинулась на спинку дивана и, глядя на то, как билась под потолком мохнатая ночная бабочка, сказала тихонько: — Мне у вас очень нравится! — О-очень. То есть вот у вас, дома, и вы оба и Маринка. Вы счастливы, правда?
— Да, — просто, искренно сказала Анна, но на минуту задумалась; у неё были узкие, не очень густые брови, и это при очень чёрных глазах придавало её яснолобому лицу выражение особенной, спокойной чистоты. — Нет, конечно, мы счастливы, — проговорила она так, точно опровергала какое-то внутреннее сомнение. — Я даже не думала раньше, что замужем так хорошо. — Анна покраснела и добавила, как бы извиняясь за своё невинное самодовольство: — Мы оба работаем и учимся. Подосёнов (она впервые назвала так мужа при Валентине — по фамилии) готовит диссертацию по своей специальности, а я изучаю историю...
