Один.
Барри сказал:
— Вали отсюда, свинья.
Повернулся, чтобы насладиться восхищением братвы. И получил удар, после которого боль пронзила его от макушки до самого копчика. Так что он рухнул на десятый стол. Барри глазам не поверил — коп приложил его кием. А как же закон, гражданские свободы? Разве никто не читает эти долбаные либеральные газеты? Затем его перевернули, засунули в рот бильярдный шар, и коп сказал:
— Сержант Брант для тебя, мудило.
Схватил его за штаны сзади и стащил по лестнице, причем он башкой пересчитал все ступеньки. Под восторженный рев пакистанцев. На улице коп поставил его на ноги и сказал:
— А сейчас получишь хорошего пинка.
И врезал ему от души.
Стыд, унижение, а еще надо было вытащить изо рта шар, — Барри с той поры не бывал в этой бильярдной. Вместо этого он колотил пакистанцев, как только подворачивалась такая возможность. Сержант Брант был главным в его списке. Когда он убьет по очереди семерых копов, он пойдет на Бранта, и, будьте уверены, мало никому не покажется. Барри Вайссу становилось жарко, когда он только об этом думал.
Иногда мне кажется, я знаю, в чем дело и как все было. Но потом я качаю головой и удивляюсь. Помню ли я то, что действительно случилось, — или только то, что другие люди считают призошедшим? Кто, черт побери, разберет после определенной стадии?
Фрэнк Синатра
Несколько лет назад Брант был неравнодушен к ныне покойной миссис Робертс. Весь этот выпендрежный снобизм Дэлвича пробрал его до печенок. Он поймал ее в койке с молодым жеребцом и прибег к тому, чем владел отменно.
В уплату за молчание она согласилась прийти к нему на свидание. Брант приоделся и приобулся, повел ее в роскошное заведение в Ноттинг-Хилле и поразил обаянием. Как только она начала проявлять интерес, его вызвали на особо опасное дело. Там он получил нож в спину и после этого оставил ее в покое. Какой-то первосортный негодяй напел Робертсу, что сержант ухлестывает за его миссис. Однажды во время пьянки Робертс прямо спросил, правда ли это. Брант сказал:
— Разве мы не приятели, парень?
Умудрился произнести вопрос насмешливым и в то же время жалостливым тоном.
В тот вечер после кремации он дошел до того, что раз за разом бормотал: «Ага, приятели».
Похмелье выдалось классическим. Чудовищным и безжалостным. Брант заметил под стулом то, что осталось от зеленого цыпленка, и взвыл:
— Не может быть, чтобы я это ел!
Живот подвело, и Брант оказался на коленях перед унитазом. Проблевавшись и утерев слезы, он увидел, что он таки ел эту зелень. Зазвонил телефон, Брант заорал:
