Как всегда охочий до нравоучений Гиви ткнул пальцем в грудь Агроному и заявил:
— Запомни, молодой человек. Пока жив — не женись.
Агроном вяло улыбнулся и пожал протянуты ему руки:
— Все равно валим, как пить дать — Бориск мне этого не простит. Прибавим ходу!
Уже через несколько минут лагерь загудел, будто встревоженный улей. От центрального шатра слышался крепко нетрезвый голос атамана, а меж палатками шарились его люди.
Смекалистей остальных оказался адъютант атаманова сына — первым выскочив на единственную уходящую из лагеря дорогу, он еще успел крикнуть вслед скрывшимся в клубах пыли беглецам:
— Агроном Агрономыч!
Сбежавшимся на его отчаянный вопль рохляндцам было что обсудить:
— Агроном Агрономыч… Лучше бы он был не Агрономычем, а АбрамОвичем.
Сын Бориса злобно харкнул вслед сбежавшим подонкам и посетовал:
— Точно, мы бы ему наш рохляндский «Челси» впарили.
Наконец-то подоспевший к месту событий атаман укоризненно оглядел собравшихся:
— Дэбилы… Эх, такой зять с крючка сорвался…
Чтобы хоть как-то загладить свою вину, кто-то из толпы предложил:
— Может, припугнуть его? Или даже отдуплить в подворотне?
Борис оглянулся в поисках смельчака и слегка улыбнулся:
— Ну… было бы неплохо. Только… — он поднял вверх указательный палец, — пусть это будут люди не из нашего района. Ладно, идея понятна, пойду утешу дочь.
Нетвердой походкой Борис направился к заметному даже в темноте розовому шатру. Прихватив по пути бутыль шампанского и пару бокалов, он без стука вломился внутрь и, войдя, первым делом подошел к туалетному столику, смахнув с него всякие «дамские финтифлюшки». Деловито откупорив бухло, он принялся разливать шипучее содержимое в тару.
Наполнив оба бокала, он присел на кровать и похлопал по одеялу:
— Слышь, доча?
Однако ответа не последовало. Тогда Борис рванул одеяло на себя и обнаружил под ним кучу шмотья, наваленного так, что спьяну вполне могло показаться, что на кровати кто-то лежит. Ругнувшись, он подхватил бокалы и поплелся к обрыву.
Отцовские чувства не подвели — отвергнутая невеста роняла слезы, стоя у самой пропасти. Атаман подошел поближе, встал рядом, молча поглядел на полоску занимающегося рассвета и протянул бокал девушке. Та залпом выбулькала содержимое и шваркнула фужер о камни.
Ее отец укоризненно покачал головой и, стараясь не слишком давить на мозги, принялся втолковывать дочурке:
— Я тебе что говорил? Надо было про Каштанку, он это дело любит. А тебя понесло про непорочное зачатие. А теперь-то что? Теперь суши весла.
