Встряска, которую Давыдов пережил в 1804 году, научила его известной осторожности, и с открытым политическим вольномыслием, так отчетливо проявившимся в его ранних стихах, он простился. После окончания Отечественной войны он тесно общался с некоторыми учредителями и активными участниками декабристского подполья, но от вступления в тайное общество уклонился и даже спорил с будущими декабристами по вопросам их революционной программы и тактики.
Но он был человеком честным, благородным и просвещенным, и отказ от революционного действия уживался в нем с искренним и горячим осуждением вопиющих беззаконий самовластия и крепостничества. Давыдов любил и уважал русского солдата и потому был смертельным врагом аракчеевщины, этой тупой и жестокой полицейской силы, камнем навалившейся на Россию.
Взглядов и убеждений своих Давыдов не скрывал и уже в 1823 году вынужден был выйти в отставку. В дальнейшем, после настойчивых и унизительных просьб, его еще дважды допустили к участию в военных кампаниях, но на незаметных ролях, совершенно не отвечавших ни его славе, ни его возможностям.
В 1831 году, вернувшись из Польши, он уже навсегда «распоясался и повесил шашку свою на стену».
На досуге Давыдов «пустился в военные записки»: «Не позволяют драться, я принялся описывать, как дрались». В положении обойденного и обиженного человека он находит для себя две богатые темы. Это, во-первых, «воспоминания эпических наших войн, опасностей, славы» и, во-вторых, «злоба на гонителей или на сгонителей с поля битв на пашню».
В своих сочинениях Давыдов резко критиковал и осуждал аракчеевщину и ее наследие — внешне помпезную, а на деле негодную военную систему царизма, утвердившуюся при Николае I и его любимцах Дибиче и Паскевиче, с большим трудом и серьезным уроном одерживавших сомнительные победы.
Естественно, что сочинения Давыдова сильно страдали от вмешательства цензуры или вовсе не попадали в печать.
В критике и осуждении, которым Давыдов подвергал «жалкую современность», были и своя сильная и своя слабая сторона. Безусловно, Давыдов остро разоблачал некоторые явления неприглядной действительности. Но делал он это во имя прошлого, а не будущего, — именно потому, что негодная военная система царизма омрачала былую славу русского оружия, унижала и позорила русскую армию, истребляла память о ее великих победах и героических характерах.
И чем дальше и глубже шла общественная жизнь в России, вопреки железному режиму царизма, тем больше замыкался Денис Давыдов в своем преклонении перед славной стариной и в неприятии современности.
