Доктор Дарвин еще не вернулся с вызовов, сестры Чарлза были заняты переодеванием к обеду.
– Пока не все в сборе, у меня есть время похвастаться перед вами нашим садом, – обратился Чарлз к гостю, как только тот спустился в гостиную. Это гордость здешних мест.
– Цветы для англичанина, – высокопарно изрек Седжвик, – все равно что тюлений жир для эскимоса. Их красота согревает нас всю зиму.
Они прошли мимо домика садовника и конюшни – туда, где начинался главный сад, заложенный доктором Дарвином и его покойной женой Сюзанной лет тридцать тому назад. Кругом виднелись цветочные бордюры, а по стенам вился издававший особый аромат позднего лета дикий виноград – цвета темной ржавчины, желтый и малиновый. Клумбы почти все были засажены исключительно одними анютиными глазками, но здесь же встречались островки с лобелиями, жабреем и гвоздикой разных оттенков. Дальше рос четырехфутовый дельфиниум, а за ним – высившиеся, подобно часовым, мальвы, достигавшие добрых пяти футов. Отдельную территорию занимали розы, вьющиеся по шестам, кусты и целке деревья.
– Похоже, что вы раздобыли превосходного садовника, – заметил Седжвик.
– Не мы. Джозеф сам нашел нас, когда отец был еще только занят постройкой Маунта. Теперь нашим огородом занимается его сын. На рынке мы покупаем совсем немного: приправы, мясо, молоко. Мать не позволяла отцу держать коров, потому что их мычание по ночам казалось ей слишком грустным и она не могла уснуть.
Огород был обнесен кирпичной стеной, вдоль которой шпалерами росли персики, сливы и груши… Профессор и Чарлз шли мимо грядок картофеля, моркови, бобов, репчатого лука и накрытой соломой клубники; сверху все это защищалось от птиц сеткой. Дальше располагались грядки с капустой обычной, цветной и брюссельской (последнюю всегда собирали к рождеству, хотя, как и молодая картошка, она бывала съедобной уже весной, правда лишь на очень короткое время). Оба они с удовольствием осмотрели также грядки с мятой, ревенем и петрушкой.
– Фрукты мы запасаем на зиму, варим сливовое и раа-. ное другое варенье.
Глубокий вздох вырвался из могучей груди Седжвика.
– Да, наше холостяцкое житье в Кембридже, сдается мне, подходит разве что одним аскетам.
Чарлз повернул к дому.
– Сестры уже наверняка спустились. Еще минута – и желтый фаэтон отца покажется на повороте.
Когда они проходили через занимавшую оба крыла дома библиотеку, высокие потолки которой опирались на мраморные колонны, Седжвик ласково касался стоявших на полках в нише любимых книг, на корешках которых значились имена греческих и римских классиков. Остановившись у другой ниши, он увидел произведения Чосера, Мильтона, Поупа, Драйдена, Голдсмита, Вальтера Скотта, Шекспира.
