Оказывается, у него было простое желание спать вместе, но оно не нашло в ней отклика, а отпугнуло ее.
Джаред Камерон оказался первым, кто не преминул отметить это вслух.
Но не это смущало Сару. Она прочитала слишком много книг, чтобы не знать, как странности не приемлются формализованным обществом. По сути, все ее знание о жизни ограничивалось книжными сведениями.
И это тревожило ее деда, когда он старел, видя, как его внучка отгораживается от большого мира, замыкаясь в своих увлечениях. В сознании она так и осталась ребенком, а пробудилась, лишь услышав от Джареда о его нежелании брака и детей. До той поры ей бы и в голову не взбрело, что она может стать женщиной, женой и матерью. Всегда она была только Сарой, которую скорее жалели, чем желали. Все ее представления о сексе складывались исключительно из литературных недомолвок, высокохудожественных полунамеков и женского шушуканья. И получалось так, что плотская любовь между мужчиной и женщиной в представлениях Сары — это либо сакральное действо, воспетое лириками, сказочно преображающее соучастников и возводящее их в ранг небожителей, либо скверное уподобление миру животных, разнузданное буйство похоти, возня, приятная лишь для мужчины, но чрезвычайно болезненная для женщины. И даже когда собственное тело разговаривало с Сарой на непонятном ей языке, призывая приобщиться к опыту больших девочек, Сара всячески замалчивала сей постыдный позыв, склоняясь ко второй трактовке.
Никто никогда прежде не претендовал на Сару как на женщину. Ее принимали, уважали, опекали, некоторые искренне любили, главным образом за ее странности. Но никто не пытался предъявить на нее свои права, как это сделал Джаред Камерон. Но, быть может, именно по этой самой причине ее до сих пор никто и не получил?
Что теперь она думала об отношениях мужчины и женщины? В сущности, это так и осталось неясным и путаным, как и до нового странного опыта.
Весь остаток вечера Джаред чувствовал себя виноватым и немного смущенным. Его совесть была неспокойна. Он позволил себе иронизировать по поводу ее неискушенности. А это было подлостью. И он смеялся над собой, над своей безыскусной прямолинейностью, которой не испугалась бы лишь самая бывалая и циничная из женщин. Сару же услышанное повергло в шок, чего и следовало ожидать.
Джаред мог лишь поражаться тому, как неприятно изменили его последние трагические происшествия. Он никогда не был так черств и бескомпромиссен. Да, он похоронил свою любовь и надежду, но это не могло служить оправданием его пренебрежительного отношения к чувствам других людей.
