- Задушит, - согласился Семен. - Но до этого ты успеешь дать миру что-то новое, что-то прекрасное, может даже гениальное или бесстыдно-талантливое. Для чего жалеть себя, для кого беречь? Все одно помирать, так не все ли равно - позже или раньше.
- Если бы мне сказали: выбирай - мгновенную смерть или долгую жизнь в адских муках творчества, - я выбрал бы первое, - спокойно, даже равнодушно реагировал на возбужденные речи Семена Ковригин, - даже если бы мне предложили все почести мира, славу и богатство. Кончилась бы эта жизнь все тем же - четырьмя стенами палаты и зарешеченным окном. По крайней мере для меня. Тебя ждет другой конец. Хуже он или лучше - судить не мне. Но я свой выбор сделал.
- Как знаешь, - пожал плечами Художник. Он вдруг потерял интерес к беседе и снова взялся за карандаш.
- Не обижайся, Семен. Я говорил тебе - каждому свое. Я, пожалуй, пойду. Будь здоров, - Ковригин поднялся с кровати и вышел из палаты.
Задумчиво спускаясь вниз по лестнице, он бормотал себе под нос:
- Один хочет, но не может, другой и хочет, и может, а я вот могу, но не хочу. Что ж в этом странного? - но затем, вспомнив о чем-то и обозвав себя кретином, он резко повернул обратно наверх.
* * *
Пройдя по этажу, Павел отыскал палату № 215 и остановился перед ней, пытаясь справиться с нервной дрожью. Он посмотрел по сторонам - коридор был пуст, за дверью тоже стояла тишина - не раздавалась ни звука. Он осторожно взялся за ручку, открыл дверь и вошел внутрь.
Прямо, посреди палаты лицом к нему стоял человек в сером халате. Ковригин сразу же узнал его - это было то самое его ночное видение в окне, залитом лунным светом. Только сейчас в глазах человека не было мольбы. Вместо нее в его взгляде ясно читалась ненависть - ненависть пополам со страхом, который никогда не исчезал из его выразительных глаз. Ковригин внезапно понял, чего боится этот человек. Он боится людей, нарушающих его одиночество и покой. И ненавидит их в той же степени, в какой боится вмешательства в его жизнь этих враждебных чужаков - людей из другого мира, не похожего на его собственный.
Они смотрели друг другу в глаза: один - бывший пациент клиники для душевнобольных, сумевший вырваться оттуда, и другой - навечно замурованный в этих тоскливых, равнодушных ко всему стенах. Первым не выдержал повисшего в воздухе напряжения Ковригин. Он проиграл этот поединок взглядов и так же тихо, как и вошел, покинул палату. Но закрыв за собой дверь, он не ушел сразу, а стоял в задумчивости, все еще держась за ручку.
