— Не верю. Откуда у тебя все это?
— Значит, ты не понял. Ладно. Давай объясню тебе то же самое, но по-другому. У природы много языков. Человек постепенно, веками и тысячелетиями, забывал их, и наконец у него остался только один язык — его собственная речь, речь людей. Здесь у меня, в нашем деле, нам потребуются некоторые из таких забытых языков. Потому тут и стоит эта тарелка. В ней разными цветами представлены многие из тех языков, которые люди больше не помнят. Не помнишь их и ты. Не буду объяснять, как все они попали в мою тарелку. Тебе достаточно знать, что я принесла их из Анд. Теперь иди в лес, сорви с какого-нибудь дерева два листа и принеси их во рту. Они заменят тебе языки, которые ты забыл задолго до своего рождения.
Когда я принес два листа, она сказала:
— Это, из кости, завернутое в синее, — это твой нюх. Нужно сделать его способным заговорить на одном из тех забытых языков, чтобы он чувствовал, когда потеют желания или когда человек испытывает страх.
И она опустила лист на синий узелок. Потом подошла к своей тыкве, размешала содержимое соломкой и дала мне понюхать. Пахло чем-то горьким и резким.
— Запомни этот запах.
— Что это?
— Это «синий пот» — запах страха. Когда ты его почувствуешь, то будешь знать, что тот, от кого он исходит, сильно напуган. И в соответствии с этим ты сможешь поступить правильно. Вот этот сверток, в розовом, — твой ум. Нужно будет его немного подстегнуть. Ему придется поработать не на одном языке, а на двух. При этом я имею в виду вовсе не английский и испанский. Речь идет о тех самых забытых языках. Ты знаешь, что такое компьютерная мышь?
— Знаю. Она щелкает.
— Правильно. Но бывает и двойной щелчок. Вот так и должен работать ум. — И Аусенция опустила лист на этот второй сверток. — На сегодня все. Не забудь прийти в четверг вечером.
В четверг вечером я вышел из теткиной квартиры, закрыл ее на ключ и, отойдя на три метра, обернулся и стрельнул слюной в замочную скважину. Я остался доволен. В лесу стоял твердый куб тишины, в котором каждый звук зависал, как букашка в куске янтаря.
Когда я входил, порог Аусенции проговорил: «Погоди!» Аусенция сидела в своей висячей сетке так, что ее ноги свешивались через край. Вся она была умытой солнцем и совершенно нагой. Она не встала, чтобы встретить меня. Я обошел вокруг гамака и остановился возле ее ног. Они были слегка раздвинуты, и между ними виднелись две красиво заплетенные косички. Я окаменел, а она сказала ледяным тоном:
