— Точно, — кивнул Деимах. — Иди домой, Кеней, а уж я позабочусь, чтобы тебя спрашивали в этой комнате.
— Спасибо, Деимах, ты — хороший архонт. Другой бы ругался, угрожал, а ты на самом деле помог…
— Ну, не так уж я бескорыстен! Если завтра хоть один горожанин забудет проклятое имя — мне несдобровать. Никому не пожелаю попасть в немилость к Этеоклу! Ладно, иди домой. Ты умный и хороший человек, Кеней, все горожане тебя уважают, и я тоже. И ты завтра нас не подведёшь.
Выйдя от архонта, Кеней понял, что меньше всего сейчас хочет идти домой. Каллиопа не обратит на его приход никакого внимания, будет заниматься своими делами, время от времени украдкой на него взглядывая, чтобы понять, смог он или нет. Хорошо было бы прямо с порога крикнуть: «Ты — глупая женщина, что не верила в меня! Я вспомнил это имя и теперь уже никогда не забуду…» Хотя нет, как это — никогда, когда всё это и надо-то для того, чтобы в конце концов забыть… Да и кричать-то, в общем, нечего: ведь это не он, а Деимах придумал выход.
Кеней нерешительно потоптался на месте и, наконец, направился по тропинке, которая вела к лесу. Там, прямо перед ним, есть хорошая лужайка, можно посидеть, подумать… А подумать есть над чем. В самом деле, почему он, легко запоминающий стихи Гомера, драмы Эсхила, комедии Аристофана — причём так, что может пересказывать очень близко к тексту! — никак не может запомнить одно-единственное имя… Ну вот, опять забыл. Зевсагер? Не так. Ладно. Первой у архонта стояла амфора… Или песочные часы?
Кеней злобно зашипел. Он не может запомнить не только имя, но и всего того, что могло бы ему это имя подсказать! Если бы это касалось какого-то другого слова, он, безусловно, шутя назвал бы все предметы, которые стояли в комнате архонта, а уж про три слова, указанные Паламедом, и речи нет. В чём же секрет этого проклятого имени?
Скорее всего, причина в том, что его абсолютно не заинтересовало это ничтожество. Софокл, Эсхил, Еврипид — эти имена вызывали священный трепет; Кеней чувствовал непритворный интерес к их произведениям, слова и сюжеты зажигали и потому ровно и естественно укладывались в память. А бездарный циник, нашедший к славе столь жуткую и противоестественную дорогу, отторгался ею как нечто чужеродное и совсем не нужное.
В этом месте тропинку почти полностью перегораживал огромный и высокий, много выше человеческого роста, камень. Кеней обогнул его и остановился в полнейшем остолбенении: на тропинке стояла женщина невероятной красоты! Причём, не было сомнений, что она поджидает именно его. Кеней мог бы поклясться, что незнакомка не живёт в их полисе, никогда прежде он её не видел. Да и не могла бы она здесь жить: такой богатой и красивой одежды не было даже у жены архонта и его дочерей. Тут Кеней рассмотрел, что одежда её не только богата и красива, но и сделана из какого-то загадочного и никогда не виденного им материала: складки на хитоне красиво искрились, и весь он переливался дивными цветами. Неужели…
