Когда Рифф взобрался на этот канат под куполом и начал разъезжать, его одолевала гордость: как хитро он обходит острые углы, какие дает полезные советы, какие выдумывает уловки. Его так и тянуло похвалиться где-нибудь в баре, рассказать о собственной ловкости рук — но он не осмеливался, и ничего не мог сказать ни маме, ни Ким, ни мисс Бизз, ни Элинор. Гордость перехватывала дыхание. Но дыхание, которое можно было израсходовать на похвальбу, мало-помалу успокаивалось, потому что он отнюдь не делал больших денег на этом, иногда клиенты «кидали» его, приходилось менять название собственной фирмы, увольнять секретаршу, — а ведь у него была когда-то секретарша, он звал ее мисс Бизнес, попросту мисс Бизз; она так же странно смотрелась в его конторе, как он сам в этой жалкой комнате мотеля с застоявшимся воздухом, с книгами под стеклом, прикидывающимися литературой; впрочем, мисс Бизз хотя и не испытывала позывов к любви, но имела легкий характер, и когда он уволил ее из экономии, а также (и главное) ради безопасности, она не захотела оставить после себя ни сигаретного пепла в пустой пепельнице, ни шпильки в темной глубине нижнего ящика. Она не ругалась и не благодарила. Не высказывала ни сожалений, ни угроз. Не выразила ни единого лишнего возражения. Никаких пожеланий трахнуться с больной девкой или попасть в середину смерча. Она не разразилась ни единой грубой шуточкой, хотя по природе была из племени сквернословов. Ни гнева, ни угроз, ни сожалений. В ее возрасте — и еще девица. И писала с ошибками. Вот мисс Бизз могла бы прочесть «Сироту мира». Как вы думаете, что там сказано? Процокали ее блестящие черные туфли, и конец концом.
«Афоризмы не делают матерей счастливее, — сказала мама, — а это наверняка книга афоризмов».
Такая книга есть, мама. Где-то есть. В конторе — то ли заброшенной, то ли сгоревшей, то ли рухнувшей конторе Эльфа?
«Руки чистые — рукопожатие честное».
Афоризмы делали его мать счастливее, но это должны были быть ее собственные афоризмы.
Принять бы душ, подумал он. День выдался трудный. Тот тип занимался исключительно яблочным уксусом. Сотни фруктовых деревьев над рекой где-то неподалеку. Яблочный уксус. Но до чего он ухитрился запутаться в займах, до чего довел инвентарную книгу! Чокнуться можно. Пришлось прикинуться, что его ограбили. Мистер Отписка — это я. Извлечь прибыли из убытков, больше неоткуда. Об этом, само собой, вслух никогда не говорилось. Под душем Рифф не пел — он видел слишком много фильмов об убийствах. Зато он пел, восседая на унитазе. Пел неаполитанские песни, которые сочинял по ходу дела: «О соле мио… О коровка моя, как тебя я люблю… Как забыть мне тебя, мой теленок…» Может, попробовать что-то иное? «Идет вперед и вперед, и каждой поре — своя слава… сменяет другую, сцепляясь…»
