Картезианская соната | страница 152



Он разломал пластиковую ложечку на две части и обе бросил в почти пустую белую чашку из толстого фаянса.

— Итак, вопрос заключается в том — если не касаться пения петуха как аллюзии на отречение Петра… и ваше — от меня… должен ли Гамлет отомстить за убийство отца, потому что он сын своего отца, или он вынужден этим заняться, будучи принцем и выполняя свои обязанности. Только в последнем случае его месть оправдывается с христианской точки зрения, согласно святому Фоме.

— То есть как это?..

Это привело меня в замешательство, даже ошеломило, потому что прежде не слышал от Пеннера ничего подобного, да и после того не слышал. Он никогда не был сквернословом, несмотря на скверные зубы. Да и такие резкие жесты были ему, насколько я мог судить, несвойственны. Я не уловил риторического значения переломанной ложечки, хотя оно явно подразумевалось.

Резон. Причина. Повод.

Лютер Пеннер бывал груб, как и его великий тезка, который умел проклинать Дьявола на дьявольском языке. Однако он не выпускал свою грубость за рамки дневников, заметок и писем, порою откровенных, как я уже упоминал, до болезненности, и лишь один раз позволил себе высказаться публично — в пресловутом «Нескромном предложении», которое привело к катастрофической развязке.

— Кто бы ни брался мстить негодяям, если это делается от имени и по поручению государства, то божье благословение также присутствует, поскольку Бог, занятый множеством дел, имея на руках кучу питомцев, заслуживающих порки, делегирует свои священные права властителям земным, а земные властители (более приверженные к охоте) перепоручают их судьям, а также полиции. В конечном счете выходит, что отмщение осуществляется великим микадо. Только дистанционно. Из высших сфер. Из облака. Посредством божественных указаний. Р-раз! Гамлет достает Полония, прокалывая последовательно занавеску, гобелен и самого Полония. Но дырки, которые он проделывает в ткани, ковре и теле, он делает как частное лицо. Конечно, это был несчастный случай, промашка вышла. Однако на Лаэрта ложится бремя мести, притом бремя, не санкционированное ни политическим, ни религиозным законом, хотя пострадал его папочка. — Пеннер поглядел на обломки пластика в чашке и встал, собираясь уходить. — Вы не выпили кофе.

— Я ждал, пока он остынет.

— Неплохая идея!

Встречаясь с ним после занятий, которые уже подходили к концу, я каждый раз болезненно ощущал окружающую среду, но не столько яркий полированный пластик «Поцелуя коровы», сколько нашу позицию в самом центре, демонстративную, ничем не прикрытую и не защищенную, и негромкий, но пронзительный голос Пеннера, и его экспансивные манипуляции ложечкой. Наши разговоры были не из тех, которые могут понять посторонние. И я замечал, как на нас косятся, пока глаза Пеннера шарили в темной пустоте, застывшей в ожидании первого слова. И компании завсегдатаев, и одиночки явно обращали на нас внимание; во всяком случае, мне так казалось. Я тосковал по деревянным панелям, по неяркому свету ламп, по банкеткам, обитым красным винилом, по высоким перегородкам — мне хотелось хоть чуть-чуть интимности.