И тут ему вновь представилась Пенелопа с округлившимся животом, в котором рос его ребенок. Эштон понимал, что не стоит ему думать о таком, тем более — мечтать, но эти мысли постоянно возвращались, не желали уходить. Он посмотрел на нее и тут же поспешил к ней, потому что она была бледнее обычного. Что бы там ни случилось с Эрншоу, легкой его смерть не назовешь — это было видно по лицу Пенелопы.
В этот момент Добсон и его люди вошли в дом, и Уэрлоки тотчас последовали за ними. Но сыщик вдруг обернулся и сказал:
— Думаю, вам лучше остаться здесь.
— Нет. — Аргус покачал головой. — Я уверен, что мы вам там понадобимся.
Эштон невольно поежился, почувствовав, как по спине его пробежал холодок. Сейчас глаза Аргуса напоминали два бездонных колодца, а голос, казалось, проникал в самую душу. Виконту вспомнились слова Пенелопы о том, что ее дядя мог любого себе подчинить. Но Добсон, похоже, оказался крепким орешком. Сыщик нахмурился и, покосившись на своих подчиненных, проворчал:
— Не знаю, что вы сейчас делаете, сэр, но имейте в виду: со мной ваши фокусы не пройдут. — Уже через мгновение выражение его лица изменилось, и он, пожав плечами, заявил: — Знаете, я передумал. Конечно же, вы можете войти, поскольку мне может понадобиться помощь леди Пенелопы. Но мальчику лучше остаться здесь.
Дариус хотел возразить, но отец, пристально взглянув на него, велел ему возвращаться к карете. Мальчик тут же кивнул и забрался на сиденье рядом с кучером, причем разочарованным он не выглядел.
— Откуда вы родом, Добсон? — спросил Аргус, когда они начали подниматься по узкой темной лестнице. — Из какой семьи?
— Не знаю, к сожалению. Я помню лишь сиротский приют и нашу воспитательницу миссис Крид, которую мы все называли ведьмой. А почему вы спрашиваете?
— Потому что лишь очень немногие могут почувствовать, что я что-то с ними делаю. И еще меньше тех, кто способен этому сопротивляться. Причем в основном это люди из нашего рода.
Добсон молча пожал плечами и шагнул к двери кабинета нотариуса. Распахнув ее, остановился у порога и вполголоса выругался. Затем обернулся к Олимпии и Пенелопе и пробурчал:
— Боюсь, дамы, вам это не понравится.
— Мы знаем, — ответила Олимпия, — заходите же.
Добсон переступил порог и прошел в кабинет. Остальные тут же последовали за ним. Эштон лишь взглянул на останки Хораса Эрншоу — и его едва не вывернуло наизнанку. А вот у помощников Добсона желудки оказались не такими крепкими — их буквально вывернуло наизнанку. Пенелопа тихонько вскрикнула и покачнулась, увидев останки нотариуса. Олимпия же побледнела, но тотчас взяла себя в руки и принялась осматривать комнату. А Аргус, подбоченившись, с величайшим интересом разглядывал кровавое месиво, которое еще недавно было нотариусом.
