Лерой возвратился в офис. Вошел он маршируя, высоко поднимая колени. Затем замер, вытянулся в струнку и прищелкнул каблуками. Подбородок высоко поднят, грудь гордо вздымается при каждом вдохе.
— Хорошо, теперь можешь снять, Лерой, — сказал юноше Гельмгольтц. — Если тебе по-прежнему не хочется пройтись маршем на фестивале, так и скажи. И забудем обо всем этом. — И он потянулся через стол и стал расстегивать медные пуговицы.
Тут рука Лероя взметнулась вверх, защищая оставшиеся застегнутыми пуговицы.
— Пожалуйста, не надо! — взмолился он. — Думаю, что все же смогу пройти по площади маршем.
— Это можно устроить, — сказал Гельмгольтц. — Я пользуюсь определенным влиянием в том, что касается оркестровых дел.
Лерой застегнул одну пуговицу.
— Класс! — прошептал он. — Я прошел мимо спортивного зала. И, завидев меня, тренер Йоргенсон вылетел оттуда пулей.
— И что же сказал этот молчаливый швед? — спросил Гельмгольтц.
— Сказал, что только в колледже с отличным духовым оркестром флейтист может быть сложен, как локомотив, — ответил Лерой. — И его секретарша тоже вышла. И тоже смотрела на меня.
— Ну и как, понравился мисс Бирден твой костюмчик? — спросил Гельмгольтц.
— Не знаю, — ответил Лерой, — она ничего не сказала. Просто все смотрела и смотрела.
Позже тем же днем Джордж М. Гельмгольтц появился в кабинете у Гарольда Крейна, главы английского отделения колледжа. В руках у Гельмгольтца была тяжелая позолоченная рама для картины, и выглядел он смущенным.
— Не знаю, как и начать, — сказал Гельмгольтц. — Просто подумал... подумал, может, вы купите у меня эту раму для картины?.. — И он завертел рамой, показывая ее то с одной, то с другой стороны. — Неплохая вещица, верно?
— Да, пожалуй, — согласился Крейн. — Часто любовался ей в вашем кабинете. А в раму, если не ошибаюсь, был заключен портрет Джона Филипа Сузы[2], я прав?
Гельмгольтц кивнул.
— Просто подумал, может, вы захотите вставить в раму того, кем был для меня Джон Филип Суза. Ну, скажем там, Шекспира или Эдгара Райса Берроуза[3]...
— Что ж, было бы неплохо, — заметил Крейн. — Но, честно говоря, не испытываю в этом такой уж острой необходимости.
— Она стоит тридцать девять долларов. Вам отдаю за двадцать, — сказал Гельмгольтц.
— Послушайте, — начал Крейн, — если вы попали в затруднительное материальное положение, могу ссудить вам...
— О нет, нет! — воскликнул Гельмгольтц и вскинул руку. Лицо его исказил страх. — Стоит мне начать жить взаймы, и одному богу известно, чем все это может закончиться!
