Она знала — и любила смотреть, — как он приподнимает одну бровь, если что-то вызвало его удивление или недоверие. Знала, как он вскидывает голову в гневе, — ему не нужно даже говорить, что он разгневан, все и так понимают! Все эти его особенности запечатлелись в ее голове, и она ловила себя на том, что вспоминать их доставляет ей удовольствие, которое все больше ее беспокоило. Она не имела права так много думать о нем.
В этот момент в дверь тихо постучали.
Лейла еще раз взглянула на больного и, подойдя к двери, открыла ее.
На пороге стояла, улыбаясь, девушка примерно ее лет, одетая настолько в соответствии с последним криком моды, что выглядела здесь чужеродным элементом. Она явно предпочитала алое в одежде, которое определенно шло к ее черным глазам и волосам. Ее брови были аккуратно очерчены дугой в японской манере, а пухлые губы накрашены помадой точно такого же алого оттенка. Держалась она крайне самоуверенно.
— Мне сказали, что я могу его навестить, — произнесла она низковатым грудным голосом. — Ведь мистер Таппенден в этой палате, да?
— Да, но навещать его разрешено только жене. Вы родственница? — с сомнением спросила Лейла. Дежурным сиделкам всегда строго наказывали не пускать к тяжелым больным посторонних.
— Не совсем, — ответила девушка и как-то умудрилась придать словам некий особенный смысл. — Меня зовут Девере — Романи Девере. Скажите ему, хорошо?
Лейла повторила имя и резко вскинула голову.
— Ром! — вырвалось у нее невольно.
— Правильно. Именно так он меня зовет, — сказала девушка.
Романи Девере — Ром! У Лейлы так сильно забилось сердце, что стало трудно дышать. Даже мысли смешались. Было ясно лишь одно — Марвуд Таппенден, образцовый муж, преданный своей жене, в тот самый роковой день намеревался отправить письмо этой девушке! И теперь он весь извелся из-за этого письма. Факты сложились, и результат очень не понравился Лейле. Собрав все свое достоинство, она произнесла:
— Хорошо, когда он проснется, я передам ему, что вы приходили. Очень жаль, но сейчас зайти к нему нельзя.
Девушка сухо улыбнулась.
— Тогда я подожду, — сказала она и огляделась. В коридоре стояла мягкая банкетка. — Посижу вот здесь. А ты, киска, позови меня, когда он проснется.
Лейлу покоробило, что ее назвали киской, и ей совсем не хотелось, чтобы девушка сидела на виду у всех, дожидаясь, когда проснется больной. Но что она могла поделать?
Она решительно закрыла дверь палаты и остановилась, размышляя. Хорошо бы получить на этот счет инструкции старшей. Но Лейла не сомневалась, что этой девице не будет позволено повидать больного.
