— А здорово мы сегодня повоевали! Понравилось тебе? Посыпался ты сегодня впервые, потом чуть не грохнули, — чувствуешь эту дрожь? Она сразу не проходит. Это излишек силы в тебе бродит — пренеприятнейшее ощущение — тело только зарядилось по полной, а уже все и кончилось… На земле-то успели сцепиться? Или мы раньше?
— Немножко, — сказал борттехник. — Когда за пулеметом на борт вернулся, там один уже был. Я весь магазин в него выпустил.
— Завалил?
— Не знаю, — сказал борттехник. — Я убежал.
— Да и хуй с ним. Все равно здорово. Наложить в штаны и с полными штанами продолжать воевать — тоже кайф… Но лучше не бояться. Война как Вий — увидит испуганного и скажет пулям — вот он! Нужно всегда быть быстрее самой войны, — а это значит, никогда не думать, прежде чем нажать на спуск. И никогда не жалеть после… Ты просто должен стать частью ее организма, и тогда она не тронет тебя.
Через каждую минуту он прикладывался к фляжке. Речь его уже заметно покривела, но, даже извилистая, текла свободно.
— А особенно мне спасать нравится. Когда у них уже надежды нет, а тут ты, как Чапай, — летишь и рубаешь, рубаешь… — глаза майора блеснули. Он пригнул голову, тронул струну. — Вот и песня есть хорошая, ты ее знаешь, — сказал он, и, подыгрывая на трех струнах, тихонько напел:
— Там, у самой кромки бортов, друга прикроет друг…
Сейчас начнется, — читая в памяти продолжение песни, заволновался борттехник.
Майор отложил гитару, затянулся, щелчком послал окурок в темноту искристой дугой, вдруг обнял борттехника за плечи, зашептал ему в ухо коньяком и дымом:
— Эта война, брат, моя третья война, — она самая лучшая в моем гербарии. Признаюсь, никогда у меня не было таких шахмат, никогда у меня не было такой женщины, никогда я еще не летал с таким удовольствием и так свободно, и никогда еще, — никогда! — я не попадал в такую дурацкую ситуацию… Она дикая, как и я, мы с ней как две собаки, жадные до жизни — умные собаки, но безумные, потому что собаки все же. Знаешь, я ношусь над этой землей, над пустынями и горами, как пес, выпущенный ненадолго на волю, во мне столько силы… И в ней тоже. А ты не собака, нет… Ты другой крови… Страх меня стал посещать — так хорошо долго не бывает. Сегодня вот думал — завалят стопроцентно… В общем решил я — если все нормально закончится, возьму ее с собой. Ты не возражаешь? — засмеялся майор, прижимаясь лбом к виску борттехника, который сидел кроликом в удавьем кольце, и ему, загипнотизированному этим странным шепотом, хотелось расколоться, — казалось, майор сейчас же простит, и станет, наконец, легко…
