Мимо проходит капитан, заглядывает в кабину и спрашивает солдата, чего это он так расшумелся.
— Я сломал ногу, сэр, а этот штабной ниггер заливает там с дружками, вместо того чтобы отвезти меня в госпиталь!
— Худо дело, рядовой, sin loi, прости, — говорит капитан, — позови кого-нибудь, обсуди это с капелланом, но я ничего не могу для тебя сделать.
— Сэр, сэр… — зовёт солдатик.
— Держись, рядовой. Терпи и заткнись!
Капитан хлопает дверцей и удаляется прочь. Настоящий ублюдок. Из таких вот получаются самые стойкие и полностью лишённые сострадания офицеры.
Новобранец счастлив. Три часа мучиться в душном грузовике с торчащей из ноги костью — хорошая подготовка для Нама.
*****
Мы пьём. Иногда слишком много. Каждый вечер. Мы говорим, что если нельзя жить счастливо, то, по крайней мере, можно жить трагично. Трагедия в том, что налакавшийся солдат не может вспомнить две трети своей жизни. А счастье в том, что две трети его жизни не стоит и вспоминать.
— Отсоси-ка у бравого джи-ая, — дразнит техасец дружка из того же штата «одинокой звезды». — Ну давай, Флинн, — достаёт он член, — время приёма пищи, курни моего большого дружка, пожа-а-алста.
И ржёт.
— Заткнись и вали спать, Новак, — ворчит Флинн. — Бог мой, как ты мне надоел!
Так по-дружески болтает казарма до отбоя.
— Блин, кто-то спёр мои носки!
— Велика важность, не надо было их снимать, дырка от жопы.
*****
Дорогие мама и папа.
В лагере повышенной подготовки гораздо лучше, чем в начальном…
Пища отвратительная…
Когда приеду домой, у меня будет отпуск тридцать дней, а потом — во Вьетнам на двенадцать месяцев…
Через две недели хочу съездить в Новый Орлеан…
До встречи…
С любовью,
Брэд
*****
В армии больше всего мне не доставало уединения. Даже по утрам, чтобы справить нужду. В казарменном туалете не было разделительных перегородок, и это раздражало. Каждый раз, как я садился на толчок, передо мной выстраивалась очередь, и парни, хватаясь за живот, орали: «ДАВАЙ БЫСТРЕЙ, МНЕ ТОЖЕ ПРИСПИЧИЛО…»
— Отвалите, — отвечал я, — что, засранцы, не видите, что я осилил всего половину «Войны и мира»? Я здесь неделю сидеть буду, блин!
В казарме было восемь толчков, и часто к каждому образовывались очереди по три человека, которые торопили сидящих поскорей расслабить сфинктер и метнуть кал. Я привык к этому, но за пределами лагеря не упускал случая посетить «комнаты отдыха» на заправках и кафе, где было хоть немного уединения. Оно казалось такой роскошью.
Однажды субботним утром все восемь толчков оказались заняты: четыре чёрных, два белых и два чиканос, чтобы опорожнить кишки, с удобствами расселись друг подле друга, положили локти на колени и беседовали. Ещё один балбес, чистокровный индеец-навахо, сидел перед ними на полу, скрестив ноги, и сдавал всем карты на партию в покер.
