- Нас вызывают на совещание. Если что узнаем, расскажем! - успокоил рабочих Иван Акимович, и мы ушли.
Когда собрались все офицеры дивизиона, Бурмистров сообщил о вероломном нападении германских вооруженных сил на нашу Родину. Фашистские самолеты, кроме Севастополя, бомбили ряд других городов и военных объектов страны.
- Сегодня по радио будет передаваться правительственное сообщение. Надо, чтобы все подводники прослушали его! - заключил командир дивизиона.
Взволнованные услышанным, расходились мы по своим кораблям.
- Ну, теперь дни Гитлера сочтены! - заявил лейтенант Глотов, как только мы вышли из помещения.
- Будет большая и тяжелая война, Николай Васильевич, и нельзя преуменьшать силы врага, - возразил ему Иван Акимович. - Мы, большевики, должны трезво оценивать обстановку.
- По-моему, фашисты долго не смогут устоять против нас, - поддержал я Глотова.
- Во всяком случае, это будет гораздо дольше, чем вам кажется, Ярослав Константинович! - поправил меня Иван Акимович.
- Ну что? Война? - обратились к нам рабочие.
- Да, - ответил Иван Акимович и, показывая на прикрепленный к столбу громкоговоритель, добавил: - Сейчас будут передавать правительственное сообщение, прошу прослушать вместе с нашими подводниками...
И вскоре большая группа рабочих и несколько инженеров судостроительного завода присоединились к собравшимся у громкоговорителя подводникам.
- Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться! - передо мною стоял матрос Михаил Пересыпкин, которого все мы знали как веселого парня. Но сейчас на его лице я прочел ужас.
- Пожалуйста, - ответил я, глядя в лицо Пересыпкину.
- Война началась, да?
- Да, началась.
- Бомбили, говорят... одна бомба, говорят, упала на улице Фрунзе - там, где...
- Говорите яснее: что вас беспокоит?
- Там ведь живет... моя невеста! - Слово "невеста" Пересыпкин произнес скороговоркой.
- Не думаю, чтобы ваша невеста стала жертвой первой бомбы, - ответил я, хотя вовсе не был уверен, что это может успокоить матроса.
"Говорит Москва..." - раздалось из громкоговорителя. Люди замерли. Слышно было только, как на ветру шуршат ленточки матросских бескозырок.
Лица подводников были суровы и сосредоточенны.
Возле меня стоял рабочий судостроительного завода Ефим Метелев, которого на лодке знали и уважали все и называли не иначе, как дядя Ефим. Лоб его был нахмурен, глаза сурово блестели, и, когда диктор произнес последние слова сообщения, Метелев не шелохнулся.
