- Да, я, пожалуй, скорее труслив, чем... храбр.
- Напрасно вы поддаетесь панике, Алексей Васильевич. - Иван Акимович нахмурил брови. - Я бы постеснялся на вашем месте. Все уважают вас за ваш честный труд, любовь к детям и усердие в работе, а вы... вот... извините меня, распустили нюня... Конечно, нам всем предстоят большие испытания, но разве это значит, что мы должны опустить руки?
В отсек вошел Ефим Ефимович. Ему кто-то сказал, что на корабле Рождественский.
- А-а, Леша! Ты что это в такую поздноту? Тебе бы сейчас в самую пору тетради проверять...
- Нет, Ефим, тетради летом не проверяют... а потом - сейчас... война, не до того...
- Ну что ж, что война? Не перестанут же дети наши учиться, а учителя учить!.. Да ты что, струсил, что ли, на тебе лица нет!
- Ты прав, Ефим Ефимович, он-таки струсил, - как бы подытожил Иван Акимович и вышел из отсека.
- Ефим, я решил забрать своих домочадцев и сегодня же ночью ехать к себе в деревню. Здесь я уже не нужен. Здесь будет горячо, а я уже стар стал, не годен для войны. В деревне спокойнее... Я пришел проститься с тобой и попросить немного денег, в дороге потребуется много..."
- Ты что? С ума сошел? - Метелев не верил своим ушам. - Зачем же ты поедешь на запад "к себе в деревню"? Если хочешь бежать, беги на восток. Вот детей и женщин эвакуируют, и поезжай с ними в безопасные места... И денег особо больших не надо будет...
- Нет, нет, нет! Я решил ехать домой, к родственникам. Умирать - так вместе... у меня там дети, внуки...
- Зачем же умирать?.. Мы победим!
Никакие аргументы не помогли. Нам не удалось убедить Рождественского не ехать к себе в деревню, которая находилась где-то за тысячи километров от Севастополя, в Западной Белоруссии.
Ефим Метелев долго возмущался малодушием своего соседа по квартире, уговаривал и ругал его последними словами, но, видя, что тот стоит на своем, в конце концов смягчился и даже дал ему на дорогу денег. Рождественский на прощанье обнял и расцеловал Метелева и, пожав руку всем остальным в отсеке, стал взбираться по крутому трапу.
- Хороший человек, но... мещанским душком от него отдает... Нет опыта борьбы, - заключил Ефим Ефимович.
- А, по-моему, он просто струсил! - возразил вахтенный центрального поста.
- Ты не прав, моряк! - Метелев искоса посмотрел на матроса. - Так презрительно нельзя к нему относиться. Он только год как в Советском Союзе. А до этого жил в буржуазной стране. Там его пичкали пропагандой о германской военной мощи... Он сам это рассказывал и понимает, но... видать, неожиданность его настолько ошеломила, что он не может положиться на разум...
